Боги откликнулись – давно они уже не погружены были в сон, творя в недрах храмового холма новое оружие. Впитали кровь и заговорили: поиски девки не прекращать, потому что сами они не могут ее найти – ее прикрывает враг, затаившийся в горах. Слова старой провидицы можно трактовать по-разному, но ясно, что беловолосая является угрозой для перехода в новый мир. Главное – выиграть войну и удерживать порталы, чтобы больше ни одного с той стороны не закрыли.
– Скоро ли будет подкрепление от вас? – спросил император, поднимая вымазанные кровью руки к небу. Кровь стекала меж трупов рабов по огромному каменному алтарю в местном храме и испарялась, не достигая земли.
«Очень скоро, – сказали ему. – Жди. А следом придем и мы».
Их взоры давно были обращены к открывшимся порталам. Вот-вот должны были раскрыться врата настолько, чтобы пропустить их в новый мир. И тогда никакие предсказания и никакая девка не смогут помешать.
Глава 3
Тридцатое марта, Инляндия
Марина
Нас с леди Шарлоттой и Маргаретой эвакуировали в Виндерс, столицу Дармоншира, через полчаса после моего разговора с Люком. Жак Леймин, сопровождаемый командиром моей личной гвардии капитаном Осокиным, нашел меня в операционной, когда я медленно – от усталости и накатившей тошноты – приводила ее в порядок. В карманах халата лежали мешочек с иглами – я теперь всегда носила его с собой – и телефон, и я периодически замирала, прислушиваясь. Мне все казалось, что Люк сейчас еще позвонит.
Но когда на фортах глухо заговорила артиллерия, я поняла: началось. Теперь точно началось. И он не позвонит.
Старик Леймин был категоричен.
– Его светлость отдал приказ на эвакуацию, – сказал он, устрашающе вращая глазами, – леди Дармоншир, у вас есть десять минут на сборы.
Капитан Осокин остался у входа в лечебное отделение, рядом с постоянно сопровождавшими меня гвардейцами, как будто опасался, что я могу сбежать. Впрочем, его опасения были обоснованны.
Большую часть отведенного времени я потратила на то, чтобы закончить работу и сложить инструменты в стерилизатор, а остальные – на спешное прощание с коллегами, теми, кто не был занят с больными. Никто не осуждал меня, но так невыносимо стыдно мне не было никогда. Покидать госпиталь и людей, которым мы обещали защиту, – как будто моя жизнь стоит больше, чем их! Мы сработались с ними, сроднились, а теперь я бежала, оставляя их на линии фронта.
– Простите, – прошептала я, сжимая сухую ладонь доктора Лео Кастера. Глаза его были красными от недосыпа, пах он лекарствами, и, глядя на него, я снова впала в состояние отчаяния. Все разумные доводы, которые я приводила себе ранее, вылетели из головы. Я не могу уехать! Как я могу?!
«Ты обещала».
Я как-нибудь уговорю Люка. И Леймина. Люк должен понять… должен!
Мне стало не хватать кислорода, я судорожно вздохнула раз, другой – и тут доктор Кастер крепко сжал мою руку в ответ.
– Немедленно отправляйтесь, Марина Михайловна, – строго сказал он. – И не терзайтесь, не забывайте, что вы отвечаете не только за себя, но и за ребенка. Вам давно следовало прекратить практику с вашим токсикозом, поэтому, как ваш врач и как ваш, надеюсь, друг, я рад, что вы уезжаете.
Я снова вздохнула, глотая подступающие злые и виноватые слезы, но мысль о ребенке – и о Полине, ради которой я должна вколоть оставшиеся иглы, – привела меня в чувство. И заставила вспомнить, почему я пообещала Люку уехать.
Потому что от моего мужа сейчас зависит судьба сотен тысяч людей. И если враги прорвутся к замку, а я попаду в плен, они смогут заставить его сдаться. А это означает конец сопротивления. Это значит, что Люка убьют.
Совсем недавно, после моего побега на выручку к Кате, Василина бросила мне в лицо, что, реши заговорщики шантажировать ее, и ей бы пришлось выбирать между троном и мной. Возможно, я была неправа – ведь в результате Свидерский спас Катю (или она его, что вернее) без моего участия, из-за меня пострадали гвардейцы и едва не погибли Март с друзьями, – но я прекрасно понимала, что никто не позволит королеве рисковать собой или страной ради сестры, особенно такой дурной. А вот Люк, без сомнения, рискнет всем ради меня. Все отдаст, и жизнь в том числе.
Как и я. Разве я могу подвести его?
– Пора, ваша светлость, – негромко позвал от двери капитан Осокин.
Я, кивнув, поцеловала доктора Лео в щеку – за попытку снять груз с моей совести, – а затем внезапно для себя расцеловала и остальных. И в сопровождении гвардейцев вышла из лечебного отделения.
Единственное, что утешало меня, – здесь оставались Леймин с охраной, и для медперсонала были подготовлены пути отступления. Детей, по нашему с леди Лоттой настоянию, должны были вывезти на автобусе одновременно с нами и разместить в герцогском доме, а слуг, тех, кто не занят был в госпитале, увозили следом. Легких раненых уже начали транспортировать в дальние больницы герцогства. Но тяжелых трогать было нельзя, и госпиталь оставался работать до последнего.
Я прямо в халате прошла по коридору к «детскому саду» – леди Лотта отдавала последние распоряжения нянечкам, срочно собирающим детей в дорогу, и глаза ее были тревожными. Она передала рыдающего рыжего мальчишку лет двух, вцепившегося в нее, помощнице, погладила его по голове и что-то ласково сказала – пацан замолчал, серьезно кивнул, и свекровь последовала за мной. У черной лестницы нас уже ждали Рита и горничные. Сумки с самым необходимым были давно собраны, и мы быстро прошли по подземному ходу к приготовленному пассажирскому листолету.
Улетая, я видела с высоты далекие башни Третьего форта, где сейчас находился Люк. На них тучей надвигались раньяры – и зло и тяжело продолжали грохотать орудия. Видела я и автобусы, в которые грузили детей; гвардейцев – они должны были выехать за мной, – раненых и слуг, столпившихся на крыльце замка. Как бы я ни утешала себя, какие бы разумные доводы ни приводила, это было слишком похоже на постыдное бегство. И я, глядя из кабины листолета на удаляющийся замок, поклялась, что вернусь сюда сразу же, как отступит враг. Как только Люк заставит его отступить.
Герцогский дом встретил нас запахом векового камня и старого дерева. Он стоял в центре столицы, большой, простой, крепкий, вросший в землю: серые стены проглядывали сквозь пышный вьюнок, что оплетал колонны крыльца с треугольной крышей, поднимался до третьего этажа дома, а кое-где и до крыши с десятком дымоходов, расступаясь вокруг высоких окон – около двадцати в ряд. Видимо, предки Дармонширы предпочитали простоту и основательность. По инляндскому обыкновению фасад выходил на улицу, отделенный от нее лишь небольшим двориком и низкой оградой, зато за домом простирался огромный сад с цветущими деревьями. Здесь нам и предстояло обосноваться – а если враг все же проломит защиту фортов и двинется на Виндерс, нас должны были отправить на Маль-Серену.
Начало апреля, Виндерс
