– Поблагодарите, когда победите, – ровно ответил берманский король. – Я рассчитываю на вас, Дармоншир. Удачи. И еще: я готов предоставить вашей супруге, членам вашей семьи и вам лично убежище прямо сейчас.
– Спасибо, – еще раз пробормотал ошарашенный Люк.
– Удачи, – повторил Бермонт и отключился.
После разговора с королем Бермонта его светлость еще раз сверил планы с командирами артиллерийских расчетов – чтобы во время ночного боя не попасть под дружественный огонь и не тратить силы там, где поработают орудия. Главной задачей было уничтожить как можно больше раньяров – именно они наносили основной ущерб армии. Можно было бороться огнем и артиллерией с остальными инсектоидамит— но не с тучами смертоносных «стрекоз», которые способны были разорвать и его, Люка.
Повезло, что у Четвертого форта удалось сразу захватить смерчем всю стаю, а новые на помощь не прилетели – видимо, были задействованы на других участках фронта. Плохо, что он, полубезумный от голода, раскрылся. Теперь враги знают, что на стороне дармонширцев воюет огромный летающий змей, и если их командующий умен (а судя по успешным боевым действиям, так оно и есть), то на Люка начнут прицельную охоту. Значит, следует быть осторожнее.
Еще нужно было притащить до утра хотя бы несколько контейнеров снарядов. Но запасы на ближайших складах не бесконечны – даже если враги не смекнут, что происходит, и не начнут устраивать засады, вскоре все равно придется рисковать и летать дальше в тыл врага.
Люк, выйдя на плац, в тревожную тишину, закурил последнюю сигарету из пачки, выдохнул, глядя на сияющую голубоватую луну, и достал телефон.
«Как ты?» – написал он Марине.
Сообщение ушло, и экран погас, но он все курил и смотрел на него, когда трубка вдруг завибрировала.
– Теперь, когда ты написал, мне уже лучше, Люк, – сонно пробормотала Марина ему в ухо. – Не волнуйся за нас. Тут хорошо. У тебя хороший дом.
– У нас, Марина.
– …Да, – после паузы проговорила она – и, видимо, что-то услышав в его голосе, спросила: – Тебе совсем тяжело?
– Очень, – он не стал кривить душой. – Я в тупике.
– Ты что-нибудь придумаешь, – повторила она его мысли. – Ты никогда не проигрывал, Люк. И сейчас не проиграешь.
– Надеюсь, – откликнулся его светлость и замолчал. И она тоже молчала – но удивительным образом казалось, что ее дыхание греет ему ухо и висок. – Я так хочу тебя увидеть, Марина, – хрипло и тоскливо признался Люк и замер: только бы не оттолкнула, не ударила в ответ.
– …Да, – сказала она тихо. И добавила сердито: – И я тебя.
Четвертое апреля, Виндерс
Марина
Ночной разговор с Люком придал мне сил, и даже утреннюю выматывающую тошноту и слабость я перенесла стойко, без привычных рыданий от бессилия. Когда голова перестала кружиться, я пересчитала иглы, хотя прекрасно знала, сколько их осталось. Но это был мой маленький ритуал, позволяющий справляться с болью.
Всего пять – и я, зажмурившись, задержав дыхание, вколола одну себе в левую руку и замычала, глотая все же выступившие слезы, – а боль, ошпарив кожу предплечья, впиталась в похолодевший браслет. Быстрее, чем обычно, впиталась.
Забавный способ поддержания крепости брака, лишний раз доказывающий, что у богов, по крайней мере у Белого Целителя, есть чувство юмора. Я старательно отгоняла от себя идею прямо сейчас сорваться к Люку и стребовать супружеский долг. Если уж нежные разговоры так усиливают действие браслета, то после секса я точно буду избавлена от токсикоза, а по шаманским иглам, наверное, смогу босиком ходить. И спать на них.
Я помотала головой, отсекая дурные мысли, и пересчитала иглы. Теперь четыре. Всего четыре.
День начинался привычно и бессмысленно: опять добродушно ворчала Мария – затем она удалилась погулять с Бобом, – опять я спешно доедала овсяную кашу, пока браслет давал мне передышку. На чай заглянула свекровь: я рассказала ей о звонке Люка, она мне – про детей, которыми занималась целыми днями. Нам хорошо удавалось делать вид, что всё в порядке, а разговоры обо всем на свете поддерживали обеих.
Во дворе и парке гуляли дети с родителями, там же и в доме работали слуги – особняк был заполнен вывезенной из лаунвайтского Дармоншир-холла и замка Вейн прислугой с семьями, и, чтобы не сидеть без дела, люди принялись под предводительством Доулсона-старшего приводить особняк в порядок. Я их понимала: когда есть занятие, легче переносятся ожидание и страх. У ворот, охраняемых гвардейцами, снова стояла группа просителей, и я приказала дворецкому пригласить их в гостиную, чтобы подождали меня там. Леди Лотта уже собиралась уходить, когда раздался звонок от Майки Доулсона. Он каждое утро звонил мне, чтобы держать в курсе происходящего в Вейне.
– Моя госпожа, – устало проговорил секретарь Люка. – Боюсь, у нас очень тяжелая ситуация. Много раненых, и их со вчерашнего вечера всё подвозят. Говорят, на фронте огромное количество потерь и форты вот-вот падут. Вейн переполнен, и солдаты умирают, не дождавшись помощи. Бои все еще идут, персонал не спит вторые сутки.
Я произнесла положенные слова поддержки и попрощалась, снова ощущая вкус предательства. Но что я могла еще сказать или сделать? Когда все госпитали Дармоншира сейчас так же работают на износ?
Я застыла с чашкой чая у рта. А затем передала новости ожидающей леди Шарлотте, сделала несколько глотков и заторопилась, переодеваясь на выход. Ну почему это сразу не пришло мне в голову?
– Мария, – позвала я вернувшуюся с Бобом горничную. – Вызови капитана Осокина. И узнай адрес ближайшего госпиталя.
– Ох, ваша светлость, – укоризненно вздохнула горничная, но, видя мой предупреждающий взгляд, добавила только: – А как же просители? Они ждут.
– Я приму их прямо сейчас, – твердо сказала я, и Мария, сделав книксен, вышла из комнаты.
Леди Шарлотта сидела в кресле и наблюдала за мной задумчиво и тревожно.
– Простите, что оставляю вас, – я подошла, сжала ей руку. – Не могу сидеть на месте, леди Лотта. Меня это убивает, а в госпитале я буду полезна.
– Ничего, – ответила она, поднялась и обняла меня. – Я с первого дня ждала, когда тебе в голову придет эта идея, – свекровь усмехнулась. – Как вы похожи с Люком, Марина, удивительно похожи! Он такая же беспокойная натура. – Я пошевелилась в ее объятьях, и она отпустила меня. – Иди, милая, иди. Полагаю, Рита, когда узнает, тоже захочет присоединиться к тебе.
Общение с просителями не добавило мне расположения духа. Все предыдущие дни я выслушивала жалобы беженцев: то им с детьми выделили для проживания старую школу с прохудившейся крышей и без отопления, то часами заставляли ждать в администрации Виндерса, то сократили количество горячих обедов. Я звонила мэру, который каждый раз удивленным голосом говорил: «Не может быть, непорядок», – и клялся, что разберется, накажет виновных и все исправит.
