Кошка кричит все сильнее. Я завариваю чай в кружке – опускаю в кипяток пару пакетиков заурядного черного чая. Такой уж я парень. Живу в царстве всевозможных чаев, но пью лишь тот, к которому привык с юности и чья дегтярная горечь мне милее всего. Завариваю и прислушиваюсь. Бедолага страдает уже почти час. С моего второго этажа разглядеть ее среди сваленного во дворике хлама невозможно. Там и днем сумрачно, а сейчас, когда стемнело, и вовсе ничего не разобрать. Кошку так и зовут – Мао. То есть просто Кошка. Она местная, школьная. Серая, худющая, в смешную «тигриную» полоску. Живет на задворках кампуса, держится ближе к охране, изредка совершая вылазки в столовую, где обитает вальяжный кот Бутчер. Такую кличку коту дал мой сосед по этажу англичанин Джо, а так-то наверняка того зовут или Кот, или он и вовсе без имени.
Кошка кричит не переставая, протяжно и с надрывом. Она рожает. Скорее всего, залетела от рыжего Бутчера. Тот сейчас безмятежно шляется бог знает где, а может, сыто дрыхнет в столовской подсобке. Плевать ему на нелегкую женскую долю.
Мне, никогда не имевшему домашних животных, всегда казалось, что кошки должны рожать легко и походя. Раз – и окотилась. Несчастная Мао явно не согласна. Вопли ее до жути напоминают человеческие. Я уже решаю свалить из общаги куда-нибудь до глубокой ночи. Но не уверен, что это прекратится к возвращению, или не продлится еще сутки. Я не знаю, как долго рожают кошки.
Кошачий крик не дает мне покоя.
Стук в дверь отвлекает от воплей. Открываю и вижу соседа. Джо, рослый парень с вьющейся шевелюрой и светлой бородкой, стеснительно вопрошает:
– Слушай, у тебя есть чай?
Этим вопросом он меня застает врасплох. На мгновение в голове возникает картина «Завтрак аристократа», и мне хочется стыдливо прикрыть стоящую на столе кружку, из которой свешиваются два хвостика с постыдными ярлыками. Угощать англичанина своим плебейским чаем мне неловко. К тому же, невеста у Джо – китаянка, наверняка он привык к разным улунам или пуэрам…
– Тебе какой надо? – зачем-то спрашиваю соседа, будто готов предложить на выбор.
Джо неожиданно складывает руки в молитвенном жесте и говорит:
– Какой-нибудь настоящий чай.
Слово «настоящий» он выделяет интонацией и с надеждой смотрит на меня.
– «Липтон»! – произношу я голосом врача-венеролога, сообщающего пациенту неприятную весть.
– О боже, да! – вдруг восклицает Джо. – Я в тебе не ошибся!
Лицо его светится от радости.
– Старый добрый черный «Липтон»! – продолжает он, чуть не приплясывая.
На всякий случай решаю уточнить и остудить его пыл:
– В пакетиках?
– Другого не видел и не знаю, – легко соглашается англичанин.
Со словами «Добро пожаловать в клуб, сынок!» протягиваю соседу раскрытую пачку и настаиваю, чтобы взял, сколько надо.
Вытаскивая пакетики, Джо неожиданно замирает:
– Ты слышишь?
Я прислушиваюсь и сначала не понимаю, в чем дело.
– Кошка замолкла! – говорим мы друг другу одновременно.
Джо просит его подождать. Через пару минут он заявляется вновь, с чашкой в руке и зовет меня с собой:
– Пойдем глянем!
Я прихватываю свою кружку и мы спускаемся на первый этаж. За конторкой возле стеклянной двери сидит дежурная. Лицом она слегка похожа на лягушку в очках. Тетка громко, с подвизгиваниями, треплется на местном диалекте по телефону. Завидев нас, на мгновение смолкает и показывает четыре пальца. Мы непонимающе переглядываемся и тогда очкастая лягушка с гордостью изрекает:
– Четырех родила!
Мы догадываемся, что это она не о себе.
– Когда только успела узнать… – удивляюсь я.
– Да наверняка стояла над ней и наблюдала, как та мучилась, – роняет Джо и толкает дверь.
Снаружи ощутимо теплее и душнее после охлажденного кондерами воздуха общаги. Но чувствуется близость октября, вечера уже не такие невыносимые, как совсем недавно.
– Давай не пойдем смотреть, – останавливаю Джо, который уже завернул за угол. – Дадим ей прийти в себя.
Я ожидаю, что Джо заупрямится, но он неожиданно соглашается.
Мы направляемся в сторону смутно белеющего памятника пионерам-героям. Вокруг него несколько неудобных скамеечек. На одну из них мы усаживаемся и принимаемся отхлебывать чай. Как старики, сидим в темноте и молчим. На небо уже выползла одутловатая луна, растерянно зависла над крышами соседнего жилого квартала.
Со стороны выключенного фонтана тянет болотным душком.
– Комар! – вдруг говорит Джо и тычет пальцем в мое лицо. – Вот тут!
Хлопаю себя по щеке. На ладони видна маленькая темная клякса с раздавленным телом насекомого посередине.
– На лице тоже кровь, – разглядывает меня Джо.
– Да хрен с ней, – провожу рукой по щеке.
До нас долетают визгливые выкрики нашей дежурной, любительницы телефонных разговоров.
– До чего же китайцы шумные… – говорю приятелю. – Хотя есть ведь исключения. Твоя Грейс, например.
Китайского имени невесты Джо я не знаю, да никто и не зовет ее иначе, чем Грейс.
Джо кивает:
– Потому-то мы с ней вместе уже второй год.
Настает мой черед усмехаться:
– Это не срок, приятель. Но дай бог, у вас все будет хорошо.
Я знаю, что следующим летом Джо вернется в Англию, там они с Грейс планируют пожениться и жить.
– Считаешь, правильный выбор? – неожиданно спрашивает меня англичанин.
Пожимаю плечами:
– Твоя жизнь, мужик.
Чай допит. Пакетики мы выбрасываем в темень кустов. Я поясняю англичанину, видя его сомнения насчет правильности нашего поступка:
– Это питательное удобрение для растений. Как настоящее дерьмо.
Луна освещает лица погибших за светлое будущее пионеров. Но кто из них мальчик, кто девочка – в обморочной желтизне не разобрать.
По дороге к общежитию переглядываемся и киваем друг другу. Ладно. Взглянем одним глазком, все ли там в порядке с Кошкой, и уйдем.
Подходя к общежитию, видим сквозь стекло дежурную. Она восседает за конторкой, прижимая к лягушачьей своей голове телефонную трубку и громко квакает в мембрану. Я не понимаю ни слова, хотя и пытался когда-то освоить здешний диалект.
Завернув во внутренний дворик, оказываемся почти в тишине и темноте. Крики дежурной здесь неслышны. Из освещения – бледные квадраты окон. Горит свет в моей комнате, в комнате Джо и у старичка-япошки с третьего этажа. Ребята-американцы с первого свалили в город еще засветло.
Мы слышим слабое мяуканье. Жалкое и словно виноватое. Джо включает экран мобильника и вытягивает руку. Железяки и доски в этом мертвенном свете кажутся мне пейзажем из злой сказки. Словно в подтверждение, где-то в глубине, куда свечение едва достает, вспыхивают два глаза. Тускло-серебристые, будто неживые.
