Шарлотта удивлялась, почему Элизабет позволили остаться при дворе, поскольку та пользовалась несколько сомнительной репутацией. Она упомянула об этом при Георге, который ответил, что для него такое положение вещей тоже остается загадкой. Хотя рекомендовала ее его мать, и она вероятно обидится, если Элизабет откажут от места без согласования с нею.
– Когда мы в следующий раз встретимся, я непременно поинтересуюсь этим, – заметила Шарлотта.
Георг, занятый своими мыслями, лишь кивнул головой. Бедный Георг, по-видимому, очень тяжким оказалось для него бремя власти. Но он, несомненно рад, что должен родиться еще один ребенок.
– Подумать только, – засмеялась Шарлотта, – у меня совсем не было времени познакомиться с Англией. Все то время, что я провела здесь, я или ждала ребенка, или занималась новорожденным.
– Что достойно всяческой похвалы, – добавил король. Да, подумала Шарлотта, но должна же быть хоть какая-то передышка.
Встретившись в следующий раз с вдовствующей принцессой, Шарлотта упомянула об Элизабет Чадлей, но принцесса почему-то сконфузилась и пробормотала, что считает ее хорошей, исполнительной фрейлиной.
– Она несколько легкомысленна, – заметила Шарлотта.
– Что ж, таково большинство женщин.
– Вы наверняка не знаете о том, что она – любовница герцога Кингстона.
– Сплетен и злословия при дворе всегда хватало. – Вдовствующая принцесса немного покраснела. – Не сомневаюсь, что немногие из нас гарантированы от них.
Как странно, подумала Шарлотта, ведь вдовствующая принцесса обычно бывала очень требовательна в этом отношении. Когда Шарлотта и Георг посещали балы, устраиваемые в честь рождения маленького Георга, вдовствующая принцесса не раз высказывала свое неодобрение столь легкомысленному поведению. А теперь вдруг такая снисходительность к мисс Чадлей. Вспомнив о наглой и вместе с тем самодовольной манере поведения мисс Чадлей, Шарлотта невольно подумала о том, что вероятно этой даме известно такое, что заставляет принцессу терпеть бессовестную интриганку при дворе.
Что за странная мысль! Женщинам во время беременности часто приходят в голову странные фантазии, уверяла она себя; но позже она припомнила, как Элизабет говорила что-то об особой любви короля к квакерам, причем говорилось это с несколько иронической усмешкой, которая могла означать все, что угодно.
Ей вспомнился праздник, устроенный лордом-мэром, который они наблюдали с балкона Барклеев в Чипсайде. Да, королю несомненно нравились квакеры.
Сент-Джеймс. Этот мрачный, зловещий, похожий на тюрьму дворец. Как он отличается от милого Ричмонда. Какая жалость, что она не может уехать туда и там ждать появления своего второго малыша. Но нет, ребенок, конечно же, должен родиться в Лондоне; ведь он может стать королем, если что-нибудь случится с маленьким Георгом. Сохрани его, Боже! Но и короли и королевы должны быть готовы к таким непредвиденным обстоятельствам.
Весь жаркий август она провела в ожидании. Георг часто бывал с нею, но нередко он выглядел встревоженным. Фактически, он ни разу не чувствовал себя вполне здоровым после той болезни, которая приключилась с ним после рождения маленького Георга. Его беспокоила политическая обстановка в стране. Всегда были какие-нибудь неприятности, а теперь появился этот уродец Уилкис. Шарлотта точно не знала, что именно беспокоит короля, только понимала, что это была беда. Она попыталась выведать у своих фрейлин, которые зачастую расходились во мнении по поводу того, кто прав, и кто виноват в этом деле с Уилкисом. А когда она затеяла об этом разговор с Георгом, он снисходительно посоветовал ей не забивать себе голову столь неприятными вещами, так как это может повредить ребенку. Вдовствующая принцесса сказала ей, что король, несомненно, сообщит ей все то, что сочтет нужным.
Где же та решительная девушка, которая когда-то написала письмо королю Фридриху? Казалось, что она вся растворилась в материнстве. Прибыв в Англию, Шарлотта воображала, что будет править этой страной вместе со своим мужем; она обещала себе, что постарается разобраться в тонкостях государственных дел и быть полезной ему. Но королеву оградили от всех этих дел.
Шестнадцатого августа, спустя год и четыре дня после рождения Георга, Шарлотта родила второго сына.
Это был отличный ребенок, крепкий и здоровый. Теперь все верили в то, что Шарлотта действительно плодовита. Два здоровых мальчугана за два неполных года замужества. Что может быть лучшим признаком?
Король был просто в восторге. Заботы, казалось, отступили от него. Когда он держал мальчика в руках, его словно ничто не волновало. Пусть Уилкис произносит свои напыщенные речи и неистовствует сколь его душе угодно; пусть его правительство досаждает ему; пусть он еще горше разочарован в Бьюте, – Георг все мог вытерпеть, радуясь тому, как растет его семья. Два мальчика и жена, которая родит ему еще много детей, и в этом он был уверен. Он действительно счастливый человек.
Малыша назвали Фредериком Августом, и вскоре он вместе со своей матерью и маленьким Георгом наслаждался свежим воздухом Ричмонда.
СВАДЬБА В КОРОЛЕВСКОЙ СЕМЬЕ
Едва ли можно было ожидать, что Уилкис не причинит новых неприятностей. То, что он весьма решительно настроен, стало очевидным осенью и зимой того же года.
Буря разразилась, когда он опубликовал непристойное стихотворение под названием «Эссе о женщине» – пародию на написанное Папой «Эссе о человеке». Можно было не сомневаться, что сам Уилкис приложил руку к написанию этого эссе, а поскольку напечатали лишь двенадцать экземпляров, то очевидно подразумевалось, что они будут распространены только среди тех его друзей, кто находил удовольствие в непристойностях.
Один из экземпляров попал в руки лорда Сэндвича. Сэндвич и Уилкис дружили, когда оба были членами Медменовского кружка. Однажды Сэндвич, как обычно, собрался пообщаться с духами. Зная эту привычку Сэндвича, Уилкис заранее принес обезьяну и обрядил ее так, чтобы она походила на черта, и как только Сэндвич призвал нечистую силу, Уилкис выпустил к нему обезьяну. Сэндвич настолько испугался, что вскочил и пустился наутек, испытав малодушный страх, конечно, на радость Уилкису. Узнав, что эту возмутительную шутку сыграл с ним Уилкис, Сэндвич затаил на него злобу, и когда «Эссе о женщине» попало к нему в руки, он увидел в этом возможность отомстить обидчику за старые грешки.
Всего несколькими месяцами ранее Сэндвич стал одним из государственных секретарей и кардинально изменил свой образ жизни в сравнении с теми днями, когда он был одним из вдохновителей Медменовского кружка. И теперь, ужасаясь как могло такое крайне непристойное и богохульное произведение быть написано, он зачитал отрывки из него перед Палатой лордов. На полях своего эссе Уилкис сделал замечания, подписавшись именем епископа Уорбертона, потому что в свое время Уорбертон сделал заметки на полях эссе, написанного Папой. Епископ, услышав, что его имя было использовано в этом непотребном документе, пришел в ярость и жестоко разбранил Уилкиса, сравнив его с дьяволом. А затем он извинился перед дьяволом за то, что причислил его к компании Уилкиса. Гнев епископа оказался столь неистов, что даже те, кто был склонен поддерживать Уилкиса, отвернулись от него. На этот раз Уилкис зашел слишком далеко. И когда Уорбертон предложил возбудить против Уилкиса судебное дело, обвинив его в богохульстве, все согласились, что так и следует поступить.
