— Существует химчистка, — улыбнулся и легко подтолкнул в салон. Сел рядом. И стал смотреть, Саше показалось, любоваться.
Даже не стала спрашивать, куда они едут, зачем. Какая разница?
Она капитулировала. Она позволила себя поцеловать, и это убило последние силы и надежду на то, что она выберется из этой истории без серьёзных потерь.
Антон говорил, что был в Корее всё это время, рассказывал какие-то легенды, местный фольклор, смешил Сашу, усыплял её бдительность, будто он и вправду был самым обычным парнем, ничем не отличающимся от инструктора по вождению или менеджера по продаже на овощной базе. С ним было легко, он усыплял Сашину бдительность, уговаривал её сопротивление, умурлыкивал её зажатость. Саша начинала улыбаться, а то и смеяться. Легко забывалось, что она всего лишь Сашка Савельева, а рядом с ней Антон Геннадьевич Стрелецкий. Когда он передразнивал какого-то корейца, он не был похож на Геннадьевича.
Антон. Он был Антоном. Смешным. И Саша начинала беспокоиться о странных и глупых вещах.
— А тебе голове не холодно? — вдруг спросила. — Под дождём.
— Холодно, — засмеялся. — Зато сохнет быстро, — провёл рукой по влажным Сашиным волосам. У меня даже фена нет… представляешь?
— Полотенце есть? — почему-то даже не удивилась реплике.
— Полотенце есть, — отрыл дверь машины — они заехали в отдельный гараж, — и повёл в лифт, минуя пункт охраны.
— Какое жалкое зрелище, — Сашка оглядела себя зеркале, в лифте с хромированной отделкой, яркой подсветкой, зеркальным потолком.
— Прекрасное зрелище, — Антон улыбнулся и вывел Сашу на нужном этаже.
С одной-единственной квартирой, вход в которую был через аллею с комнатными растениями, ухоженными, как в ботаническом саду. Саша заробела, но рука Антона, большой палец которой между делом поглаживал ладошку Саши, вселяла толику уверенности.
Первое, что увидела Саша, было освещение, потом цвета, белый, чёрный и оттенки коричневого. Натуральные материалы и простор. Вся квартира Саши была меньше холла, куда они вошли. Саша посмотрела под ноги, как нелепо смотрелась её обувь на дорогом паркете.
— Мне разуться? — для чего-то спросила.
— Конечно, — просто ответил Антон, — и колготки сними.
— Колготки? — удивилась.
— Ты промокла, — улыбнулся.
Саша покорно протянула ногу, потом вторую, стояла ровненько, не дыша, пока Антон снимал с неё колготки. Специально медленно, задержавшись руками не только на талии и ягодицах, но и у коленок, с обратной стороны, у щиколоток.
Было неудобно, что Антон присел на корточки, поглядывает снизу вверх и сосредоточено спускает по Сашиным ногам капрон. Неудобно, но приятно до дрожи в коленках. Переступила с ноги на ногу и почувствовала, как взлетает вверх. Антон поднял её легко, как будто она ничего не весила.
— У тебя же тёплые полы, — попыталась пошутить, болтая ногами в воздухе.
— Угу, — согласился, пока Саша пыталась оглядеться по сторонам, куда её несут.
Оказалось в спальню.
Огромная кровать занимала большую часть комнаты, ковёр между кроватью и окном — в цвет покрывала и гардин. Разница в тканях и текстурах создавала эффект солнечного света, пробивающегося из окна, и делала помещение тёплым. Потолок невообразимо высокий, с рядами ламп, установленных плавными изгибами. Много простора, бьющая по глазам роскошь, сбивающая с ног, при этом ощущение тепла и домашнего уюта. Дизайнер был мастером своего дела.
— Соскучился, — проговорил Антон и улёгся рядом, сграбастав в объятья, прижимая к себе.
Саша тут же почувствовала, насколько он соскучился.
— Что, ни одном симпатичной кореяночки не подцепил? Или корейца? — не смогла удержаться от подколки.
— Глупая, — только улыбнулся в ответ.
А Саша млела от поглаживаний и поцелуев, от дыхания и парфюма, от ощущения собственной беспомощности, от собственного страха и предвкушения боли. Инстинкт самосохранения отключился, уступая место другим инстинктам, более актуальным на данный момент. Она предчувствовала, что потом ей будет больно, знала это наверняка и почему-то хотела этой душевной боли.
Почувствовала губы на своих, язык, открылась навстречу, ощущая стон, поглаживание, вкус и невыносимую нежность, растёкшуюся по всему телу.
Саша не знала, что поцелуи могут быть такими. Такими разными, такими долгими, такими глубокими, поверхностными, лёгкими, лишающими дыхания и дарящими его одновременно.
У Антона кружилась голова, ему не хватало воздуха, казалось, единственным доступным источником кислорода была Саня, её податливые губы, растерянный взгляд и мягкая улыбка. И знакомый запах, чего-то сладкого, родного. Ромашки.
Саня была рядом. Под ним! Как он и хотел, мечтал все эти недели. Вопреки здравому смыслу и логике, чувству гордости, раздражению, даже злости и какой-то странной, щемящей жалости.
Он улетел в Корею в тот же день, когда Саша уехала домой, видел, как отъезжает Ланд Крузер с прицепом от автостоянки, потом закрыл номер и через несколько часов был в Москве, чтобы сделать пересадку и перезагрузить свою жизнь заново.
То, что он позволил себе на несколько часов поверить, что Саня может быть с ним — всего лишь блажь, которую следовало забыть. Слабость, на которую он не имел права. Никогда себе не позволял и не позволит. Они слишком разные. Взбалмошная, эмоциональная Саня и он. Её отвага подкупала, поступки, какими бы глупыми ни казались — вызывали улыбку, но в постоянных отношениях от этого быстро устанешь, непосредственность станет казаться глупостью, а отвага — упрямством. Не говоря уже про разницу в мировоззрении, образовании и воспитании.
Всё это Антон повторил себе несчётное количество раз и даже убедил себя в этом, ровно до того момента, как вернулся в родной город и зачем-то поехал с Ларисой принимать заранее провальный проект Александры Савельевой. Хотел дать ей шанс? Или шанс себе увидеть и убедиться, что был прав.
«Что ты несёшь?» — единственное, что хотелось сказать, когда он смотрел на Саню в забавном платье и туфлях на высоких каблуках, даже на них она была маленькой. Подойдя ближе, он почувствовал сладковатый, еле уловимый запах ромашки. И желание впиться в её глупый рот, несущий откровенную чушь, разложить маленькое, мягкое тело на столе, не церемонясь спустить с неё бельё, приспустить брюки, не дожидаясь ответа или разрешения, войти и начать двигаться, с силой, наплевав на предварительные ласки.
И вот она под ним, не на столе, ещё лучше, на его кровати, жадно отвечает на поцелуи и тихо стонет.
Он расстегнул мелкие пуговки на платье, увидел белое кружево на белой коже. Тёмный сосок, провоцируя, выпирал и требовал ласки. Сквозь кружево. Сквозь запах ромашки и дезодоранта. Запах тепла. Запах удушающего желания, которое он не хотел контролировать, оно накатывало волна за волной, не давая крупицам сдержанности остановиться, вспомнить о нуждах маленькой женщины под ним. Под ним. Под.
