Недавно у меня вышел скандал с новой математичкой. Наша нас предала – уехала после весенних каникул куда-то в Крым насовсем. И нам поставили Зинаиду Тимофеевну, Кувалду, а я её ещё с того литературного вечера не забыла. И не простила. Но то были цветочки, а вот теперь я поняла на собственной шкуре, за что её так люто ненавидят те, у кого она ведёт.
Прежняя наша, предательница, следовала такой манере: спросит, если не готов – ставит оценку карандашом, на другой день всегда есть шанс исправить. Кувалда же – мало того, что сразу двойку чернилами в журнал и никакого тебе исправления, так ещё и придирается, занижает оценки, оскорбляет. За целый месяц никак нас запомнить не может, фамилии вечно коверкает. Зато, по её словам, это мы «бездари, тупицы, пни с глазками» и прочее подобное.
Не всех, конечно, она оскорбляет. К Шевцову, допустим, математичка сразу воспылала трепетной любовью, так, что даже имя его запомнила. Его вообще все учителя любят. Его вообще любят все.
Архипову она тоже особо не трогает – дружба с комсоргом у неё как защитный тотем. А вот остальных, даже заучку Ирку Долгову, Кувалда гнобит зверски.
Кувалда вызвала меня к доске, доказывать теорему существования правильного икосаэдра. И, в общем-то, не сказать, что я дуб дубом в геометрии – у прежней с тройку на четвёрку перебивалась. И тут даже вспомнила, что надо обратиться к теореме косинусов, но потом немного запуталась. Пропустила одно значение, ну и…
Ошибку Зинаида Тимофеевна заметила, но продолжала наблюдать, как беспомощно я трепыхаюсь с корнями, иксами, дробями. А как напотешалась зрелищем – обозвала дурой, поставила двойку и отправила на место. Это была уже третья двойка за месяц!
Первую она вкатила за домашку, ну там я и правда не сделала. Не успела просто. Вторую – за самостоятельную. Но вот тут несправедливо. Видите ли, почерк у меня неаккуратный и непонятный, а ей недосуг разбирать каракули. Я и тогда возмутилась, и на этот раз тоже вскипела.
В общем, прорвало меня: почему сразу двойка? Где ошибка? Подскажите, я перерешаю. Почему не обязаны? Вы надзиратель или учитель? Налепить двоек – много ума не надо, а попробуйте объяснить так, чтобы было понятно. Кто грубит? Я? Даже не думала грубить. А вот кто вам дал право меня оскорблять? Дура – это не оскорбление?
Кувалда – я даже не хочу больше называть её по имени и отчеству – распсиховалась, стала орать, какая я тварь неблагодарная, что если я тупая и чего-то не понимаю, а может, просто дома ленюсь читать учебник, то не её в том вина. Будь она действительно плохим учителем – все бы не понимали материал, не знали и не могли ответить. Но Володя же понимает!
Короче, с урока меня выгнали. Но не это ранило больнее всего, а то, что пока я стояла у доски под шквалом её оскорблений, Шевцов не взглянул ни разу. Даже Кузичева, уж на что стерва, смотрела на меня с сочувствием. А он не взглянул. Ни разу.
Всё это время они шёпотом, но очень увлечённо обсуждали что-то с Архиповой. И только когда Кувалда привела его как пример в доказательство своего педагогического таланта, он на миг встрепенулся, мазнул рассеянным, безучастным взглядом по учителю, по мне, по доске, снова посмотрел на Архипову, и оба заговорщически улыбнулись друг другу.
В такие моменты я просто умираю внутри. И таких моментов – не перечесть…
***
В четверг после уроков Раечка – теперь, по сравнению с Кувалдой, она кажется мне просто душкой (во всяком случае, уж оценки она ставит справедливо и тупицами учеников не обзывает) – согнала нас в сквер убирать собачьи дела и прочий мусор.
Не нас одних – все классы орудовали граблями и мётлами в радиусе километра вокруг школы. Двадцать второе апреля, день рождения Ильича – дружно все на уборку территорий.
Комсорг успел сбегать домой переодеться, чтобы не запачкаться.
Мне даже смешно стало, когда он вернулся. В голубых джинсах, белых кроссовках и светло-серой куртке. Потом осторожно-осторожно грёб мусор и огибал грязь. И какой смысл был в переодевании?
Впрочем, я же давно поняла, что он у нас – белая кость, голубая кровь и работать, по-настоящему вкалывать, не приучен. Он только вид делает и красиво говорит. А я просто дура, что слежу украдкой за каждым его шагом.
Потом пришла сестра Шевцова и увела его. Меня от её вида привычно передёрнуло. Он, конечно, как порядочный отпросился у Раечки, и Раечка его, конечно, отпустила и благословила. А мы, муравьи, продолжили вычищать до безобразия загаженный скверик. А зимой он казался таким девственно чистым!
Уже почти закончили, как вдруг в сквер заявился Славка с каким-то парнем.
Вообще, он просто случайно шёл по своим делам, но, заприметив меня, разумеется, не смог пройти мимо. После нашего скомканного расставания он ещё дважды приходил выяснять отношения ко мне домой. Пьяный. Как вспомню – так вздрогну. Потом, вроде, угомонился, и на тебе – встретились.
– Как жизнь молодая? – Славка махнул рукой своему приятелю, мол, ты иди, я догоню. Сам вытряхнул из мятой пачки беломорину и закурил.
– Прекрасно, – ответила я.
– Трудишься?
– Как видишь.
– У меня тоже всё зашибись.
– Рада за тебя.
– А если рада, так чо? Мож, на дискач сгоняем в субботу?
Опять двадцать пять.
– Славка, ну всё же уже решили, ну какой дискач?
– Решили? – вдруг взбеленился Славка и немедленно привлёк внимание моих одноклассниц. – Это ты решила! Одна за нас обоих!
Я молчала. Потому что всё уже было сказано не раз. И извинялась я перед ним, и объясняла. Ну чего ещё?
Он зло сверкнул глазами и, швырнув щелчком пальцев окурок мимо урны, быстро зашагал прочь.
– Убирай давай за своим, – велела Архипова.
Ну а я что? Я убрала.
***
Ольга Фёдоровна, химичка, снова завела разговор о том, что мне надо поступать в институт. У неё заболела лаборантка, и я помогала ей убирать реактивы и мыть пробирки.
– Ты же на лету всё схватываешь. Это талант, – убеждала она.
Я молчала. Чего я буду с ней спорить? Но, простите, какой же это талант – прочитал параграф, понял, запомнил? Талант – это творить самому, придумывать, изобретать, что-то делать, а это так…
