— Смерть вырвала из наших рядов замечательного руководителя, чуткого, отзывчивого товарища, Гражданина с большой буквы. Многие из нас, собравшихся в этот скорбный час, имели честь дружить с Василием Андреевичем. Мы расцениваем его убийство как политическое преступление, осуществленное на деньги тех, кто хотел бы остановить поступательное движение нашей страны к новому демократическому государству. И пусть они знают, что мы не остановимся ни перед чем, что все виновные в бандитской акции получат по заслугам. Это долг всех нас перед памятью друга. Земля тебе пухом, дорогой Вася!
Как нынче все переменилось в стране! Едва не каждое убийство имеет за собой, как правило, исполнителя и заказчика. Но сложность раскрытия увеличилась от этого не вдвое, следуя законам элементарной арифметики, а во много раз, потому что если в конце концов тебе посчастливится и ты найдешь исполнителя, то от него к заказчику — идти и идти. На траурном митинге снайпера не было — точно, но заплативший ему за три точных выстрела как пить дать шел с печальным лицом в похоронной процессии, и в свежую могилу и им была брошена горсть земли…
Кондратьев стоял поодаль от начальника и тоже вглядывался в лица пришедших на похороны. В отличие от Сыромятникова со многими он уже успел побеседовать, и сейчас они, так ему, во всяком случае, казалось, смотрели на него с затаенной надеждой на то, что уж это преступление будет раскрыто. Приучили людей авторы занимательных детективов смотреть на сыщиков как на волшебников. В юности Иван побывал на выступлении популярного в те времена артиста оригинального жанра Куни. В его репертуаре особенно запомнился будущему сыщику номер «Найди вора». Артист уходил со сцены, а специальное зрительское жюри, посовещавшись, прятало у одного из зрителей, как правило в самом далеком уголке зала, какой-нибудь предмет. Артист возвращался, гасли все огни и прожектора, и в полной темноте Куни водил по рядам лучом карманного фонарика. Его свет выхватывал из темноты зала лишь лица: взволнованные, испуганные, застывшие в ожидании чуда. Наконец луч останавливался на одном из них, и артист торжественно провозглашал:
— Вор!
Сюда бы этого циркового следователя с его волшебным фонариком. Только чудес не бывает. Каких только экстрасенсов, магов, колдунов, ясновидящих не привлекала полиция для раскрытия преступлений, но результатов они добивались разве что на страницах бульварных газеток, которые и живут-то во многом за счет всяческих НЛО, снежных человечков и прочей экзотики. Почитать можно, да толку на грош!
Печка, от которой начинают танцевать все сыщики мира, — это мотив. Первым делом ищи того, кому выгодно. Бытовую версию отбросили быстро: Радкевич слыл отменным семьянином, трудоголиком, а когда трудишься, не вылезая из кабинета чуть ли не двадцать часов в сутки, времени «погулять на стороне» просто нет. Сходились московские сыщики и в том, что никто из сотрудников убитого не имел основания желать его смерти. И уж во всяком случае не стал бы тратиться на киллера. Но ежели бытовую версию отбросили и забыли, то «служебную» пришлось разрабатывать до конца, и Кондратьев педантично копался в анкетах, беседовал с кадровиками, разбирался с неясными вопросами, вел нудные разговоры с сослуживцами Радкевича. В Москве Кондратьев вел титаническую борьбу за каждого лишнего оперативника; смирясь с хронической нехваткой людей, он мечтал о том дне, когда не надо будет ходить с поклонами к начальству смежных отделов, выпрашивая «единицу» хоть на время. Но, оказывается, обилие людей, занятых, как говорится, оперативно-розыскными мероприятиями, тоже не есть благо. Оно только мешало Кондратьеву, не давало сосредоточиться. Он жалел Сыромятникова, которому приходилось ломать голову, придумывая каждому задание. Капитаны и майоры скитались по этажам окрестных домов в надежде найти свидетеля, что-либо видевшего или, на худой конец, имевшего в отношении кого-нибудь подозрения. Не осталось в районе ни одной старушки — как известно, это самый полезный для милиции народ, — с кем не потолковали бы оперативники. Задействовали всю агентурную сеть, имевшую контакты с местными преступными группировками. Но те и сами не прочь были разобраться с киллером, который привлек в город армию милиции. Понятно, ничего хорошего от такого изобилия местной братве ждать не приходилось. Запустят невод да выволокут всякую рыбешку: и «шестерок», и боевиков, а то и до паханов доберутся.
Одним словом, не было печали…
7
Хорек вошел в арку и закурил. Привычка баловаться сигаретами в укромных местах сохранилась еще со школьных лет, когда он дымил сворованными у отца папиросами в туалете. Прошли годы. Кореша тусовались в дорогих кабаках с боевыми подругами, дымя заморскими сигаретами, а он по-прежнему предавался пагубной привычке в темных местах. Он будто слился со щербатой, словно в оспинах, стеной и сам напоминал каменный выступ, исходивший сизым дымом, еле заметным в сумерках. Раньше за детские шалости его ждал отцовский ремень, теперь и «шалости» стали другими, и наказание покруче. После одной разборки он целый месяц провалялся в больнице. Спасибо еще, что «Скорая», вызванная перепуганной насмерть старушкой, подоспела вовремя, пока он совсем не истек кровью.
Хорек — по паспортным данным Василий Егорович Хорьков — был обязан кличке своей настоящей фамилией. Жилистый, с развернутыми крутыми плечами и накачанными бицепсами, он скорей напоминал быка. Сходство дополняли вывернутые негритянские губы, расплющенный нос и маленькие, широко расставленные свирепые глазки.
Но господь бог пошутил, вдохнув в могучее тело трусливую душу зайца, которому повсюду чудится бегущая по его следу свора собак. На разборки его брали, дабы устрашал своим видом явившихся на «стрелку» конкурентов. В силу вышеизложенного, когда от противоположной стены арки неожиданно отлепился некто и коротким ударом послал громилу в нокдаун, Хорек запаниковал и перешел на сиплый шепот:
— Ты че, ты че, в натуре? Я ж к тебе, блин, ничего не имею… — И добавил в слабой надежде уж совсем нелепое: — Может, обознался, а?
— Разве тебя, гнида, перепутаешь? Разве что с дерьмом в колхозном сортире!
— Ты осторожней на поворотах, не то рога враз обломаю! — Хорек и сам не верил серьезности своих угроз, брякнув скорее по привычке, чем подумав.
— Ну что ж, давай обламывай, — усмехнулся Макаров и сунул руку в карман, чем вконец перепугал Хорька.
Избавиться от железной хватки тот не мог, и тогда Василий прибег к испытанной тактике — жалобно заныл:
— Ну, что я тебе сделал? Чего надо?
Во дворе появился прохожий с черным пуделем на поводке. Макаров приобнял Хорька, словно закадычного приятеля:
— Что надо, спрашиваешь? Так вот, шустренько доложи мне о своих корешах, что пасли меня вчера.
— А-а-а, эти… Так я их и сам не знаю. Подгребли и справку наводят, где тут, мол, водила губернатора проживает? Я, поверишь, спервоначалу не понял, о ком базар. А тут приканал пахан наш, Толик Сбитень. Помоги, говорит, людям, они в замазке не останутся, нужда придет — тоже помогут. Мне чего, жалко, что ли. Сказал, где живешь, когда домой заявляешься.
