– Да. Вы что, мысли читаете?
– Нет, мысли читал ваш отец, причем ваши будущие мысли. Это он мне сказал, как все будет – слово в слово, цифра в цифру. Он вас очень хорошо знал.
Славик разозлился.
– А хотите, я теперь прочту ваши мысли?
– Сделайте такую милость.
Игорь Сергеевич был предельно вежлив и напоминал Чеширского кота, но с окровавленной бензопилой, спрятанной в кустах. Именно таким должен быть настоящий адвокат. Даже дьявола, а тем более Марка Иосифовича Корна. Славик пилу почувствовал. Запах крови и металла. Вкус крови и металла. Внутри Славика стало как-то зыбко. Он улыбнулся, точнее, скривился. Предельно четкое ощущение реальности несколько раз спасало Славику большие деньги и один раз жизнь. Спорить он раздумал.
– Вы меня пошлете подальше с любыми предложениями? Я же правильно понимаю?
– Удивительная проницательность. И кстати, если вы десять лет будете смотреть на прекрасную живопись, душа станет светлее.
– Моя или художника?
– Моя. Меня чужие души не очень волнуют, в основном тела, как живые, так и мертвые.
Славик-не-говори-неправду слышал хорошо, особенно подтексты.
– Игорь Сергеевич, когда я буду писать завещание, я приглашу вас.
– Разумеется, пригласите. Но очень надеюсь, что вы меня переживете. Да, дарить картины вы тоже не имеете права, формально они в собственности моего фонда, там к завещанию небольшое допсоглашение. И будем считать, что мы с вами тоже согласились. Вы же понимаете, что все хитрые идеи, которые придут в вашу голову, давно уже пришли в мою, и воля вашего батюшки будет выполнена любой ценой. Уверен, вы знаете значение слова «любой» в контексте Меня и Цены.
Славик хмуро подтвердил кивком.
– Тогда вы свободны. Пока. Шучу. Рад был вновь увидеться.
Неожиданный поклонник Кончаловского вернулся в общую комнату. Сестра спросила не без злорадства.
– Послал тебя? Влип, мой хороший?
Славик автоматически ответил:
– Да не то слово. Еще эту мазню ни продать, ни передарить никому нельзя.
– Славик, ты хоть в «Википедии» про Кончаловского прочти! Но это же не просто дорогой художник! Это легенда!
– Может, махнемся на цацки? Устроишь легендарный музей, я буду за 200 рублей приходить всей семьей каждые выходные.
– Ага, а ты прабабкины бриллианты своим курицам подаришь?
– Маруся, ты меня знаешь, я никому ничего никогда не дарю. Могу дать подержать. Все деньги Люде, она заслужила.
– Знаю. Ты безупречный муж. Это меня всегда изумляло. Вот ответь мне, почему они все с тобой спят бесплатно? – злорадство сменилось на обиду.
– А не с кем больше в этой стране. Она проклята. Мне кажется, сюда души самых безбашенных распутниц на перевоспитание отправляют, дают красивое тело и ноль мужиков нормальных. Так как насчет обмена?
– Никак, Славик. Жду приглашения на похороны, не экономь уж. Я приду в бриллиантах. Если надо помочь реально, дай знать…
Маша улыбнулась висками и добавила:
– Я откажу тебе с особым цинизмом.
А дальше для Славика начался «бразильский карнавал» с организацией кремирования через океан, поиском концов на Троекуровском (тут помогли папины связи в мире физики твердого тела), переговорами с актером, приглашением гостей, ну и, наконец, доставкой урны в Россию к нужной дате. Надо сказать, даже друг отца по Академии наук спросил Славика, а не хочет ли он прах оставить в Америке, а здесь просто устроить поминки. Москва всех приводит к общему знаменателю.
Славик на секунду задумался, но вспомнил про кота с бензопилой.
– Нет, это как-то не по-божески – волю отца не выполнить.
– Брось ты, Славик, папа был материалистом. Он тебя оттуда не накажет.
– Он и отсюда нормально справляется. – Славик поежился, – Не могу, Борис Дмитриевич… совестно.
– Сентиментальный ты стал. Что тоже хорошо. Ладно. Кладбище устроим. Недешево, но великому человеку – великие траты.
– Я не то чтобы великий. – Славик в кои-то веки сказал правду.
– Я про отца. Твое время еще придет. Да не грусти ты так. К счастью, отцы один раз умирают.
Славик задумался о словах бывшего научного сотрудника, ставшего нынешним королем ряда редких металлов, но тот его самокопания прервал:
– Зато я тебе несколько нужных людей на похороны приведу. Очень нужных, особенно для твоего, скажем так, бизнеса. Новенькие на своих постах и пока голодные. Так что продумай все детали. Они люди со вкусом, особенно к похоронам. А вообще жаль твоего папашу, глыба, а не человек. Поэтому и свалил вовремя и тогда, и сейчас. Я к нему, кстати, несколько раз за советом летал. Э-э-эх, купил бы я у тебя одного Кончаловского, но Игорь Сергеевич… С ним не договориться.
Борис Дмитриевич тоже съежился. Славик понял, что абсолютно любое существо при воспоминании об Игоре Сергеевиче ежится одинаково. Срабатывает какой-то инстинкт.
Ну а через несколько дней случилась катастрофа.
Славик получил урну в аэропорту, вышел на улицу, собрался сесть в свой спортивный автомобиль, поставил урну у багажника и думал, как ее разместить, но рядом остановилась красотка спросить дорогу. Славик оценил перспективы, девушку уболтал, сказал, что проводит сам, попросил ехать за ним, а об урне вспомнил уже вечером, когда спаивал свою новую подругу перед привозом на конспиративную квартиру. Разводку от знакомства до секса за 24 часа Славик ценил особенно и даже сам с собой соревновался в количестве таких блицкригов в течение года. В этом он шел на рекорд. Мысль про урну пронзила его, как кол из арсенала Ивана Грозного, когда Славик посмотрел на пепел сигареты. Он вышел на воздух, неудачно покурил, позвонил в аэропорт (там сказали: посмотрят по камерам) и вернулся к подруге. Рассказал.
– Отец у тебя зверь, конечно, такой гемор устроить. А он не мог, как понял, что помирает, срочно сюда прилететь? Только об себе люди думают.
– О себе.
– Чо?
– Ну не об себе, а о себе. Да не важно. Скажи, а ты бы забила на папину последнюю просьбу?
– Я?! Да я если папашу своего найду, я его живым в крематорий запихаю и конфорочку на единицу поставлю!
Славик понял, что трахаться в таком состоянии он не сможет, слил барышню, договорился с собой, что в зачет этот съем все равно пойдет, заперся дома, вновь позвонил в аэропорт (там ничего не нашли, камера была куда-то не туда направлена или вообще не работала) и набрал Игоря Сергеевича.
– Игорь Сергеевич, я папу потерял.
– Понимаю… Постепенно приходит осознание потери, я сам полгода в себя приходил…
– Игорь Сергеевич, вы не поняли, я его совсем потерял.
