– Мне это кажется разумным, – нарушил рыжий воцарившееся молчание, – я хотел предложить то же самое, но Стефания меня опередила.
Он все же запнулся перед тем, как произнести ее имя. Произнес и отвернулся.
– Встретимся здесь, – закончил он, глядя на Макса с Мариной, – башня будет местом встречи и ориентиром. Если кто-то вернется раньше и захочет вызвать других, должен развести костер. Веток тут в избытке, спички есть. Дым, надеюсь, будет виден издалека. Но к полуночи, как Золушка, мы должны собраться тут!
– Погодите! – крикнул Макс, когда Стефания с Данилой уже развернулись к двери. Он похлопал себя по карманам и вытащил записную книжку в красной обложке. – Не потерялась! Я еще вот это хотел показать вам.
Все окружили Макса. Он открыл блокнот, поднес к лучу света, бьющему в оконце, и продемонстрировал рисунки – те, на которых похожие на людей существа сливались в поцелуях с другими.
– Дай-ка… – попросил Данила, взял книжку и принялся внимательно изучать странные изображения.
– В ту ночь, когда кто-то напал на спящую Анфису, мне спросонья показалось, что она предается ласкам со своим приятелем, – хмуро обронил он, возвращая Максу блокнот.
– С Артемом?! – воскликнула Марина. – Но ни его, ни Гоши тогда не было с нами!
– Вот именно. Только в первый момент я решил, что Артем с Анфисой милуются. В темноте было не разобрать. Я лишь разглядел, что кто-то навалился на нее сверху и целовал. В следующий момент я вспомнил, что Артема с нами нет, и понял, что что-то не так. Анфиса не отвечала на ласки, а лежала неподвижной куклой. Тогда я и вскочил… Жаль только, что выпустил эту тварь.
– Он тебя пнул, – напомнила Стефания, – и сделал это намеренно, а не случайно попал тебе по больной ноге! Артем уступал тебе комплекцией и прекрасно знал, что ты поранился.
– Да, вряд ли это был Гоша. Телосложение не то. Только вот что это за «поцелуй» такой, не знаю. Подозреваю, ничего хорошего он не сулит. Анфиса на следующий день была вялой и нездоровой, я ей даже предложил пойти полежать, но думал, что ее плохое самочувствие вызвано ударом по голове.
– Если бы ты не спугнул того, кто на нее напал, может, Анфиса не дожила бы до утра, – серьезно ответила Стефания и поправила лямки своего импровизированного рюкзака. Данила понял ее без слов и открыл дверь.
– Мне надо все это проанализировать, – задумчиво произнес Макс уже им вслед.
– Макс – талантливый аналитик! – с гордостью сказала Марина, беря его под локоть.
– Хорошо, вы тут… анализируйте, а мы – искать Анфису, – ухмыльнулся Данила и первым шагнул в приоткрытую дверь.
– Только, пока ищете Анфису, не поубивайте друг друга! – крикнула им вслед Марина. – Помните, мы договаривались…
– Помним, помним, – проворчал Данила. Стефания ответила Максу с Мариной улыбкой и шагнула следом за рыжим в страшный туннель.
Вопреки ее ожиданиям, Данила не спустился уже по лестнице, а поджидал ее. И когда Cтефания вышла на темную площадку, чиркнул спичкой и осветил ей ступени.
Глава 11
Отчего ей так холодно? Темно? Душно? Анфиса пошевелилась и от ужаса чуть не закричала, поняв, что не может двинуть ни рукой, ни ногой. На грудь что-то давило, нос щекотало от забившейся в него пыли. Анфиса громко чихнула, и этот рефлекс запустил в ней жизнь. Она с силой дернулась, и с обнаженного бедра посыпалась земля. Не песок, а именно земля – рыхлая, влажная, жирная. Где она?! Анфиса забарахталась, путаясь в накрывающей ее с головой ткани, закрутилась, извиваясь всем телом, как змея, заколотила ногами, забила руками, сражаясь с душной тряпкой. Когда наконец-то смогла сесть, она сдернула с головы плотную ткань и с наслаждением вдохнула чистого воздуха. Потом вытерла зудевшие от грязи глаза и огляделась.
Кругом расстилалось бескрайнее поле. Позади и по бокам оно зеленело сочной травой, а впереди чернело голой землей и ощетинивалось серыми крестами. Сомнений быть не могло: она на кладбище, сидит в неглубокой, будто наспех вырытой яме, а за ее спиной торчит сбитый из двух досок крест с корявой надписью «Анфиса».
Что за идиотская шутка? Она вскочила на ноги, отряхнулась и с опаской покосилась на яму. Кто и почему решил похоронить ее заживо? Как это случилось? Как она тут оказалась? И где все остальные? Первым порывом было позвать на помощь, но Анфиса разумно промолчала: кладбищенская тишина не внушала доверия. К месту или не к месту вспомнился рассказ Марины. Без сомнений, это было то самое кладбище! Анфиса невольно попятилась, в ужасе взирая то на собственную могилу, то на кресты на чужих. Воображение тут же нарисовало картину, как кресты расшатываются и падают подобно гнилым зубам, и из земли со стонами вылезают костлявые мертвецы.
И пусть она не закричала, но заскулила от страха точно. Так страшно, как сейчас, ей было лишь однажды – в тот день, когда ее, шестилетнюю Риту Масленникову, привезли в детдом.
Прошло шестнадцать лет, а она до сих пор помнила все до мельчайших деталей: огромный холл с расставленными у стен стульями, трещину, змеившуюся по штукатурке пожелтевшего потолка и стертый до белых проплешин линолеум. В холл ее ввела соцработница, лица которой Рита не запомнила, и сдала на руки директрисе Носовой. По иронии судьбы нос у директрисы был таким огромным, что на его фоне терялись и без того мелкие черты. Кто-то удачно пошутил, что первым в помещение входил нос, а затем, полчаса спустя, появлялась и его хозяйка. Это было смешно – потом, но не в тот день. Тогда Носова оставила новенькую в холле и куда-то ушла. Рита так и стояла, потупив взгляд на одно из пятен, формой напоминающее черепаху, и от ужаса не в силах пошевелиться. Все в ее жизни переменилось в одночасье! Она еще не осознала случившегося в полной мере, но понимала, что возврата к привычному нет.
– Ты чего ежишься, пахарита?
[1] – выдернул ее из морока чей-то ласковый и добрый голос. Рита испуганно подняла голову и встретилась со взглядом темных глаз, окруженных лучиками морщинок.
– Я Рита, а не Пахарита, – поправила она пожилую женщину в синем халате. Та стояла, опираясь на черенок швабры, и улыбалась ей почти так же ласково, как мама.
– Пахарита – это птичка, – пояснила женщина и протянула девочке темную ладонь с грубой кожей, – а я – Нурия.
– Нутрия? – удивленно переспросила Рита. Разве могут звать такую приятную женщину с ласковой улыбкой и добрыми глазами, как грызуна?
– Нурия! – засмеялась женщина. – Но все меня зовут Нюрой.
Уже позже Рита узнала, что Нюра-Нурия была испанкой, вывезенной в СССР вместе с другими детьми войны. Она воспитывалась в этом же детдоме. Когда выросла, устроилась работать на текстильную фабрику, вышла замуж, родила двоих детей и не вернулась в родную Испанию из не менее родной уже России даже тогда, когда это стало возможным. Отработав на фабрике до пенсии, Нурия вернулась в родной детдом и устроилась уборщицей. Внуки подросли, а без дела она не привыкла сидеть. Да и среди шума детворы и знакомых ей порядков Нурия чувствовала себя гораздо лучше, чем в тишине своей квартиры.
