– Кирочка, ты похожа на ребенка!
– Конечно! Только в научных кругах это почему-то называют старческим маразмом, – рассмеялась Кира.
Сколько было – столько и вспомнилось. И слезы вперемешку со смехом, и радостное прикосновение: не сон ли? «Не сон, живая Кирочка, живая!» – билась у Агнессы радостная мысль.
– Ну, расскажи, как все было! – потребовала она у подруги.
На фронт они ушли в один день осенью сорок первого. Агнесса – бухгалтером. Вот так прозаично. Кира – санитаркой. А через несколько месяцев Агнесса узнала, что санитарный поезд попал под обстрел. И в живых – единицы, но Киры среди них не было.
– Да рассказывать нечего. Меня подобрали местные жители. Пока везли на телеге в деревню, я совсем ослабла, подумали даже, везут труп. Меня выходила старая цыганка, осевшая в этой деревне еще до войны. Про себя я знала лишь, что выжила в бомбежке. Ни имени, ни города, где родилась.
– А как же потом?
– Я стала учительствовать. А однажды в родной Ленинград попала на экскурсию со школьниками. Пошла по Невскому, ноги вдруг свернули на боковую улочку, потом во двор. Стою посреди двора и вдруг – как холодной водой, до дрожи – мой двор, мой дом. В подъезд вбежала, на второй этаж – а квартира опечатана. Крест-накрест. Соседка тут выглянула, расплакалась и рассказала: тот, кто моих родителей и меня в лагеря отправил, в квартире нашей обосновался. И тут его и убили: кто, за что – понятно, продукты на ценности в блокаду менял. Вот она, расплата.
Я тебя, Агуша, после войны искала. Только без толку.
– Я фамилию сменила. На время, – невесело усмехнулась Агнесса. – Замуж по глупости захотелось. Не получилось ничего. Впрочем, не совсем так. Потом расскажу. Давай, про себя дальше.
– А дальше я родила без мужа дочку. И дочка родила без мужа дочку. Вот такая у нас судьба, – помрачнела Кира. – И все мы Ларцевы, как и я.
– Знать бы, что ты осталась в живых… А в Самару как попала?
– Дочь по распределению после института сюда направили. Ну а как она Анютку родила, и я к ней переехала. Как же ты-то нас нашла? – запоздало спохватилась Кира.
– Да вот, несчастье помогло… Я школу для трудных девочек держу за городом. Одна моя воспитанница, прежде чем ко мне попасть, и избила твою Анечку, – тяжело вздохнула Агнесса.
Глава 26
Шляхтин в три прыжка преодолел ступеньки, вдохнул воздуха на межэтажной площадке и еще в три прыжка добрался до нужного этажа. И остановился перед закрытой дверью. Толкнул ее одним пальцем, та поддалась. Сердце радостно гукнуло и забилось быстрее. Уже по-хозяйски Шляхтин шагнул из прихожей в длинный коридор и растерялся. Дверей много и все закрыты. Лишь в конце коридора через арку виднелся кухонный стол. Шляхтин направился прямиком туда.
Светлана ставила на плиту белый эмалированный чайник. Шляхтин уже и не помнил, что бывают такие: без кнопочки и шнура. И что на носик чайника надевается свисток. Но, бегло осмотрев кухню, понял – другой здесь будет не к месту. Буфет, круглый стол, венские стулья… и полка с самоваром! Чайный сервиз за стеклом буфета из тех, что добывались с боем в посудных магазинах еще в семидесятые, эмалированный же бидон с цветочком на боку и сколом возле ручки и, о боже, вязаные из старых капроновых чулок подстилки на сиденьях стульев. «Лавка старьевщика. Нет, она не может здесь жить!» – решил он. Словно укоряя за такие мысли, Светлана обернулась и неодобрительно покачала головой. Шляхтин сжался. «Дурак, о чем думаю!» – пронеслось в голове.
– Ты не передумал, – утвердительно и печально сказала она.
– Не надейся.
– Ты видишь, как я живу. Это здесь, в городе. А в деревне… – кивнула неопределенно, но без тени стыда.
– Мне все равно.
– Ты ничего обо мне не знаешь.
– Ты тоже обо мне ничего не знаешь, – возразил он и вдруг усомнился, глядя, как она отводит глаза. – Или? Света, да?
Вот об этом он не подумал. А ведь так просто! Только кому это было нужно – подсовывать ее ему? И почему она даже не отрицает, что знает его? И о нем? И что она знает? Нет, главное – зачем и кому это нужно? Кто такой гениальный просчитал, что он, Шляхтин, поведется, да как, именно на эту женщину? Кто его так хорошо знает, что уверен в том, что он, пресыщенный отношениями с красотками, словно телок, пойдет именно за ней? И что дальше? Кто из близких? Лерка, жена – не жена? Или Зинка, любовница – не любовница? Нет, исключено. Они должны понимать, что потеряют его. Тогда кто же?
– И что дальше? Какова твоя миссия? – спросил равнодушно и устало.
– Миссия? – Искреннее удивление на спокойном лице.
Он облегченно вздохнул. «Паранойя, паранойя!» – пропел он про себя и подошел к Светлане ближе. Опять дохнуло покоем и простотой.
– Ты что-то не то подумал, да, Дима? Про меня?
Он лишь кивнул, не скрывая облегчения.
Светлана прикоснулась тыльной стороной ладони к его щеке. От этого немудреного движения у Шляхтина вдруг защипало глаза. Стиснув руки у нее за спиной, он уткнулся носом в пахнущие сухой травой волосы. Знал, что ей трудно дышать, но, как эгоист, радовался, потому что сам не дышал вовсе. Ком, застрявший в горле, мешал ему сделать вдох, и Шляхтин открыл рот, чтобы впустить в себя хоть немного воздуха. Наконец, вдохнув, слегка отодвинул ее от себя, заглянул в глаза и, прочтя там ответ, впился жадным поцелуем в полуоткрытые губы. Чудом было уже то, что Шляхтин не думал о постели. Он как подарок смаковал этот длинный поцелуй, робко и нежно гладя ее по напряженной спине. Чувствовал ее ладони в своих волосах, и ему казалось, что кожа головы под ее пальцами становится прохладней. Теперь его оттолкнула она. Уперлась на миг ладонями в его грудь и отодвинулась на расстояние вытянутой руки. Полоснула по его влажным глазам вопросительным взглядом и, удовлетворенно вздохнув, согнула руки в локтях. Шляхтин сразу же воспользовался этой слабостью, поймал горячими губами ее дыхание и вновь потерялся в бесконечном поцелуе. Лишь когда был уже на грани помешательства, боясь, что в этом буйстве сделает что-то не то, взял ее на руки и понес. Он не знал, куда идти, только смотрел на нее и, когда она кивнула на какую-то комнату, пнул дверь ногой…
Светлана спала, а Шляхтин думал лишь о том, что теперь верит в Бога неистово. Потому что, кроме него, никто никогда не сделал бы ему такого подарка. Он даже не молил, лишь грезил, сам смутно представляя о чем. А Бог знал, что ему, Шляхтину, нужно. И послал эту женщину, загадочную и нежную, в страсти стыдливую, но искреннюю. Он не занимался сейчас сексом, он любил. Словно пил любовь из чаши, но не мог утолить жажду…
Шляхтин посмотрел на Светлану и еле удержался, чтобы не застонать в голос – до того захотелось поцеловать ее приоткрытые во сне губы. Губы, воспаленные его поцелуями. Губы, шептавшие ему на ухо всякую бессмыслицу. Или он не понял ничего? Ему вдруг захотелось разбудить ее, задать вопрос – что она ему нашептывала? Уже и потянулся, но она проснулась сама.
