…Она ее нашла случайно. Замерзающую на скамейке в сквере. Тогда у Марго еще были кое-какие деньги, шуба и машина. Все из прошлой жизни. Но начались первые трудности: зимние сапоги она не выбросила, как раньше, перед сезоном, а отнесла в починку. Марго никогда не забудет взгляд сапожника, который тот бросил на ее норковую курточку. Верно, подумал, скупая дамочка попалась, новую обувь купить пожадничала. А она и пожадничала: пятьсот баксов не нашла. Точнее, нашла, но они оказались последними. А месяц только начался. Ее личный счет очень быстро оскудел, а новых пополнений ждать было неоткуда: мужа-то больше нет. И винить некого: сама убрала его из своей жизни. Конечно, глупость наказуема. А она в свое время здорово сглупила!
Не совсем еще в ней тогда исчезли человеческие чувства. Жалко стало девчонку. Хотя какая девчонка, как потом выяснилось! Двадцать четыре года. Она тогда ее подхватила под руки (как не противно было?) да к машине. А та ей, как только оттаяла немного, всю свою подноготную выложила. В пятнадцать лет села за драку, освободилась, домой вернулась – а мать в ее отсутствие квартиру пропила да и сама сгинула. Жила по подвалам, пока не избили ее до полусмерти. Сейчас вот со справкой об инвалидности – ноги почти не ходят – из больницы выписали. Идти некуда. Приволокла Марго ее домой, накормила. Спроси, зачем, сейчас не ответит. С ногами у нее действительно беда: еле-еле по квартире передвигалась. Марго оставила ее на ночь на надувном матраце в кухне. А утром отправилась по инстанциям. Так получилось: там дай, здесь заплати, к вечеру от пятисот долларов осталась сотня. Зато определила она несчастную на иждивение в пансионат. Для этого пришлось «обезножить» (сколько еще за липовую справку выложила!) ее полностью, коляску купить и в ней в богадельню и везти. Никто, кроме лечащего врача, и не знает, что та ходить может. Со временем подлечили, так теперь бегает как конь. Но лишь когда необходимо. Пришло время долги Марго отдавать, вот и решила она калеку к делу пристроить. Да неудачно вышло. Но не самой же суетиться!
– Расскажи-ка мне еще раз про драку все, что знаешь.
– Про какую? В которой меня покалечили? Так Васька, скот…
– Да пошла ты в задницу со своим Васькой! Соображай, дура! Про ту, в которой дочка судьи замешана была. Десять лет назад, вспоминай, рассказывала раньше!
– А! Так это когда же было? Что толку?
– Про толк я решать буду, говори! Фамилия девки?
– Риттер. Софья Риттер. А избитую звали Аней Ларцевой.
– В какой школе учились?
– В пятнадцатой. Только папаша Соньки давно умер. А сама она замужем за крутым бизнесменом. Сын у них. Мы же все в одном дворе жили, я, как освободилась, сразу туда рванула. Кое-какие знакомые остались, рассказали, что Соньку папаша в какую-то закрытую школу тогда спрятал.
– Знаю. Сама в свое время падчерицу туда же определила. Так что подруги они, Сонька и Ксюха.
– Да?! Так ведь…
– Не получилось с одной, выйдет с другой. Муж-то наверняка не в курсе, что за прошлое у его женушки. Вот и…
– А если знает?
– Ты что?! Стал бы он жениться на девице с такой репутацией!
– Оно конечно… И что делать?
– Пока думать. Я тебе отзвонюсь, – Марго бесцеремонно указала гостье на дверь.
Глава 9
Клим даже не зашел в дом, когда Ксюша высадила его у подъезда. Он проследил за ней до самого ее дома. Оправдываясь перед собой и покойной бабушкой за свое поведение, напряженно сидел на переднем сиденье пойманного за стольник частника, не спуская глаз с ее машины. Слава богу, ехали недолго. Он отпустил мужика с благодарностью, выслушав на прощание презрительное «все они, бабы, одинаковы» и, почти не таясь, уселся на лавочку во дворе напротив подъезда, где остановилась Ксюшина машина. Когда Клим огляделся, понял, что, несмотря на дождь, он во дворе не один: на соседней лавочке нервно ерзала худая до изнеможения тетка, сжимавшая в руке мобильник и какой-то пакет. Тетка сразу ему не понравилась, бывает такое: вроде и человека не знаешь, а хочется держаться подальше. Клим не знал, в какую квартиру пошла Ксюша. Не знал и к кому. Решил для себя: если не выйдет через пару часов, значит, это ее дом. Вскоре молнией пронеслось в мозгу и другое объяснение, заставившее невольно вздрогнуть: она могла приехать к кому-то и не выйти до утра. «И к кому же, как ты думаешь?! – задал вопрос ехидный внутренний голос. – Правильно! Девочка она взрослая, красивая, такие одинокими не бывают! А еще теоретически может иметься муж!» Стало кисло на душе, тут же, сквозь промокшие насквозь рубашку и куртку, он прочувствовал нудно накрапывающий дождь, обругал себя, поднялся со скамейки и двинулся в сторону выхода со двора.
Клим уже прошел полквартала, когда мимо него проехала знакомая машина. Он отчаянно размахивал руками, надеясь, что Ксюша его заметит, но она не остановилась. Топая домой, думал лишь о том, что она обещала завтра позвонить. И что никакого любовника нет. И от мужа так быстро не убегают. Наверное, дело у нее было в этом доме. И что у него, Клима, учитывая вышеперечисленное, есть надежда.
…Влюбленность в Софью закончилась в то мгновение, когда Ксюша сказала ему о том, что ее дед – это и его дед. Он верил и не верил, все складно получалось, только разум принимал, а сердце – нет. Он сосредоточился на своих ощущениях и понял в тот миг, что Софья – игра, а без этого взъерошенного воробышка Ксюши Ляшенко он пропадет. Когда до него окончательно дошло, что они родня по крови, он даже застонал от бессилия: любимую можно завоевать, с подругой помириться, а как быть с сестрой? Или кто она ему? Враз покраснев от мыслей об еще не свершившемся, он тут же внутренне стал протестовать: должен быть выход, не может не быть! Первая мысль была – она соврала. Зачем? И откуда она так хорошо знает его деда? Которого, кстати, он не видел ни разу в жизни, но знал о нем все из бесконечных рассказов бабушки. А Ксюша с ним жила. Нет, не соврала. Вторая мысль – они слишком дальняя родня, женились же раньше и на кузинах! Тогда он решил просчитать степень родства. У бабушки и деда – сын, отец Клима. Клим деду Кошелеву внук. Кошелев Клим. Так. Ксюша – внучка деда Кошелева. Но она Ляшенко. Почему? Значит, у деда второй ребенок от новой жены – дочь, вышла замуж, сменила фамилию Кошелева на Ляшенко и родила дочь Ксюшу. А посему Ксюша – родная внучка. Внук и внучка. Ближе некуда. Тупик.
С того дня они с Ксюшей на тему родства не заговаривали. Она, казалось, даже забыла об этом, партнерство их не пострадало, только на занятия теннисом и танцами у нее оставалось все меньше времени. Выматывая себя учебой, Ксюша тем не менее хорошела. Так, по крайней мере, думал Клим, наблюдая беспристрастным братским взглядом. Иногда он говорил ей об этом, но Ксюша равнодушно роняла «спасибо», и незаметно было, приятно ей это слышать или нет.
Клим даже попытался выпросить у Агнессы Лазаревны поездку в город к бабушке. По телефону обсуждать такую тему не хотелось, он должен был видеть бабушкино лицо, тогда поймет точно, правду ли та говорит. Впрочем, бабушка его еще не обманывала никогда. Бывало, недоговаривала, да. Но почему-то ему казалось, что это как раз тот случай, когда сможет она слукавить. Очень уж болезненно бабуля относится ко всему, что касалось ее бывшего мужа. Агнесса потребовала сказать, что за важность такая – разговор с бабушкой. Он выложил ей все. И насторожился: появилось вдруг ощущение, что Агнесса и сама могла бы прояснить вопрос. Но она промолчала. Не пообещав ничего определенного, лишь кивнула на дверь, мол, иди, работай. Иногда он ее ненавидел, эту железную леди…
