– Она милое создание, насколько я помню.
– Но вы ведь могли жениться на ней, однако не женились почему-то.
– Умоляю, не напоминайте мне о женитьбе, я потерпел фиаско с самого начала.
– И все-таки вы решили этот вопрос к взаимному удовлетворению обеих сторон.
– Просто отказался жить с этим вздорным существом.
– И все же, – не отставал принц, – вы предпочли сделать это, следовательно, ваша затея с браком останется без последствий, а меня вынуждают считаться с государственными интересами.
Фредерик рассмеялся.
– Вы должны признать, Георг, что это скорее ваша забота, а не моя.
– Я думал, кто-нибудь из вас даст мне толковый совет.
– Конечно, после того, как я вступил в брак с женщиной, которая превратила наш дом в зоопарк. Вот что я скажу, Георг, Оутлэнд-Парк больше не пригоден для жизни нормального человека. Это какой-то зверинец. Суки со щенками во всех постелях, обезьяны бегают по перилам, попугаи кричат. Кошмар, Георг, сущий кошмар. А блохи… а запах…
– Пощадите меня, – взмолился принц, вынимая белоснежный платок из кармана и прикладывая его к носу. Он наслаждался запахом духов.
– Вот я и объясняю, Георг, что после женитьбы на моей герцогине любая женщина покажется желанной.
– Даже Каролина Брунсвикская?
– Этого я не говорил. Я думаю, она довольно приятное создание. Немного ноги коротковаты, может быть, походка не такая изящная… Но она была тогда молода и слегка походила на сорванца. Безусловно, она изменилась. У нее прекрасные волосы, чудесные глаза, помнится мне. – Фредерик почувствовал заметное облегчение, высказавшись начистоту. – Так что, Георг, – продолжал брат, – вы неплохо устроились.
– В душе моей одно желание, чтобы этот брак расстроился.
И братья печально посмотрели друг на друга.
Предстоящая женитьба сблизила их. Когда они были мальчишками, то были неразлучны. Они заступались друг за друга, у них были одни приключения, и наказывали их вместе. Фредерик терпеливо охранял принца во время свиданий с госпожой Робинсон. Много раз он терпел гнев отца, пытаясь заступаться за брата. Их узы крепли. Главной причиной, по которой они не хотели, чтобы Фредерик уезжал в Европу, была боязнь разлуки. Когда же он вернулся, их дружба возобновилась, как будто они никогда не разлучались.
Принц познакомил брата с Марией Фитцгерберт, к которой относился, как к принцессе Уэльской, и Фредерик был очарован этой дамой. Он тоже нравился ей, хотя она не одобряла их с принцем общую страсть к лошадям, в ней она прежде всего винила Фредерика, кроме того, с его возвращением у принца вновь появились буйные наклонности, от которых он избавился, познакомившись с ней.
Трения начались из-за жены Фредерика, германской принцессы Фредерики Шарлотты Ульрики, которая хотя и заполнила дом собаками всех пород и была безразлична к их дурным привычкам и блохам, слыла очень высокомерной особой и гордилась своим положением герцогини Йоркской. Она с вызывающим упорством продолжала считать Марию Фитцгерберт всего лишь любовницей принца Уэльского. Это унижало Марию и злило принца. А так как принц был сильно влюблен в Марию, он мелочно обвинял брата в том, что королевский отпрыск не может справиться со своей женой.
Фредерик считал, что это несправедливо, потому что сам он с глубочайшим уважением относился к Марии. Но трещина в отношениях между братьями расширялась, это показывало, как глубоки чувства принца к госпоже Фитцгерберт, если из-за них рушилась многолетняя дружба с братом.
Теперь, когда Фредерик не жил больше с женой, принц перестал винить его, и их отношения восстановились, хотя обоим было ясно, что дружба не будет такой, как раньше.
– Не расстраивайтесь, Георг, – сказал герцог, – леди Джерси вас утешит.
– Это правда, – сказал принц, но в голосе его прозвучало сомнение. В его жизни все запуталось. Леди Джерси – само изящество, овод, а не женщина, она и очаровывала, и отталкивала одновременно. Она была его утешением, особенно теперь, когда впереди ожидала женитьба на этой немецкой женщине и когда он вот-вот потеряет Марию.
Ах, Мария! Он никогда не сможет изгнать ее из своих мыслей.
Он думал теперь, что если бы вместо женитьбы на иностранке он вернулся бы к Марии, как это было бы восхитительно. Но сделать подобный шаг нельзя: он не волен в своих поступках; и другая мысль повергла его в ужас – что скажет Мария, обвенчанная с ним, когда услышит, что он собирается жениться на другой?
Он присел на золотую кушетку и, закрыв лицо руками, заплакал. Фредерик не удивился, как и все друзья принца, он был привычен к его слезам. «Принц всегда эффектно плачет. Вообще-то, – цинично подумал герцог, – это семейное достижение. Мы, Гвельфы, плаксивая семья, но никто из нас не может сравниться в артистизме с Георгом».
Принц приложил платок к глазам, которые, как и цвет его лица, не пострадали от проявления эмоций.
– Фред, – сказал он, – истина в том, что я никогда не полюблю другую женщину, как я люблю Фитцгерберт.
– До сих пор, Георг?
– До сих пор и навсегда! – страстно воскликнул принц.
– И все же…
– Это деньги, Фред. Как иначе я расплачусь с проклятыми долгами? Женитьба на германской фрау – цена слишком высокая.
Фредерик мрачно кивнул.
– Плата за королевство?
– Почему мы миримся с этим? Чего бы я только не отдал за свою свободу!
Ну, размышлял Фредерик, предположим, он отрекся от трона. Положим, сделал заявление о своем браке с Фитцгерберт, вместо того чтобы позволить Фоксу публично отрицать это в палате общин. Что бы изменилось? Он перестал бы носить эту великолепную бриллиантовую звезду, знак его отличия, не жил бы больше в этой великолепной резиденции, великолепном Карлтон-хаузе с его сверкающими канделябрами, с золоченой мебелью, тонким фарфором, бесценными картинами. Георг должен был подумать и об этом, ведь он так любил покупать разрушенные старые дома и превращать их в дворцы. Любо-дорого поглядеть, что он сделал с павильоном в Брайтоне. А здесь, в Карлтоне, государственные апартаменты еще более великолепны, чем унылый старый Сент-Джеймс, покосившийся Виндзор или маленький Кью. Даже Букингем-хауз проигрывал в сравнении. Чего стоят китайский зал, голубая бархатная гардеробная, розовая гостиная, серебряная столовая и самая прекрасная из всех – тронная комната с золочеными колоннами, украшенными гербами принца Уэльского. Даже его личные апартаменты, выходящие окнами в парк, были достойны короля, а не просто принца Уэльского. Нет, Георг слишком любил свою пышную королевскую жизнь, чтобы поступиться ею даже ради госпожи Фитцгерберт. Георг прежде всего эгоист, его эмоции поверхностны, и даже любовь, которую он испытывал к несравненной Фитцгерберт, не смогла удержать его от мимолетного увлечения более ослепительной леди Джерси. Он был не из тех, кто мог отказаться от короны ради женщины. Невозможно вообразить себе Георга, скитающегося по материку в изгнании безденежным принцем, чьи долги не в состоянии оплатить даже всепонимающий его парламент. Как же он тогда будет жить экстравагантной жизнью, к которой привык? Он рожден быть элегантным, он природный мот и никогда не знал цену деньгам. Всю жизнь он был окружен прекрасными вещами, на которые имел, естественно, право как принц Уэльский и будущий король английский.
