– Все равно не поспеть к рыбе! Надорвем жилы. Надо отправить посыльного, пусть приведет подмогу!
– По жребию? – задыхаясь, спросил Бугор.
Дежнев окинул спутников пытливым взглядом: лучше других выглядели долговязый Артемка Солдат и крепко скроенный, осторожный Федька Ветошка. Будто получив от них поддержку, предложил:
– Иди ты или Пашка! Мы еще ничего!
– Я тоже ничего! – смущенно заспорил Бугор. – Иди, Пашка! Тебе тяжельше. Я что? Отдышусь и дальше. Поспать бы, да хлеба или белой рыбки. – Скривился: – Приелась моржатина.
Кокоулин приволокся к зимовью, когда мимо него в верховья реки шла на нерест рыба. Рана на ноге сильно кровоточила, Пашка опирался на сучковатые костыли и вблизи изб упал без сил. Его увидели беглые казаки Васильев и Лютко Яковлев, бывшие при аманатах. Юшка Трофимов и торговый человек Анисим Мартемьянов чинили сети, остальные запасались красной рыбой. Услышав от Кокоулина о найденной корге и богатстве, которое тянули к зимовью четырнадцать доброхотов, все зимовейщики побросали дела и побежали на помощь бурлакам. С женщинами, детьми и аманатами остались Казанец, Кокоулин и Мартемьянов. Глядя вслед, уходившим с ошалевшими глазами, купец с волнением прикидывал, сколько зуба возьмет с должников. Возле устья белой реки дежневские бурлаки окончательно выбились из сил, развели костер на сухом месте тундрового берега, пекли на рожнах мясо и красную рыбу, варили кашу из икры, отдыхали, ожидая помощи.
– Что добыли? – с ходу стал выспрашивать Данила Филиппов, прибежав первым. – Зараза сказал, пудов двести заморной кости?!
– Могли взять больше, тянуть не по силам! – Указал на привязанный коч Никита Семенов.
– Тамошнего рыбьего зуба всем хватит! – отвечал на его приветствия и расспросы Дежнев. – Мяса тоже! – Спохватился, приглашая прибывших к костру: – Ешьте! Глаза бы наши на него не глядели.
Артем Солдат со смехом задрал подол неопоясанной кожаной рубахи, показал ребра.
– Моржатина жирна, а отощали хуже, чем на заморной рыбе.
– Мешать надо: мясо жирное, рыба сухая. Бабы в зимовье делают варку – толченую с вареной.
Пришедшие на подмогу влезли на коч, пересмотрели добытую кость. Глаза их горели от долгожданной удачи.
– Зверя возле мыса несчитано, – посмеивался Дежнев. – За день можно запастись мясом на всю зиму.
– В другой раз женок возьмем, – щуря приуженные глаза, гоготал Фома Пермяк. – Отъедятся в зиму – двумя руками не обхватишь. Моя за один присест полпуда сметет.
Глядя на насытившихся помощников, Никита Семенов поторопил:
– Впрягайтесь, что ли! Чем быстрей доберемся до зимовья, тем лучше!
Два с половиной десятка бурлаков бечевой, шестами и парусом при попутных ветрах привели коч к зимовью. Нападений не было. Навстречу им выкатился Анисим Мартемьянов, на ходу он крестился и кланялся на восход, обметая чуни густой бородой. За ним толпой шли женщины с детьми. Из открытой двери высматривал прибывших Кокоулин. Коч притянули к берегу, не отдохнув, стали носить моржовые клыки в амбар. Анисим Мартемьянов подрагивавшими пальцами щупал заморные и свежие кости, бормотал благодарственные молитвы, приценивался. Пока казаки и промышленные разгружали судно, женщины развели костер, навесили котлы, стали варить привезенный жир.
– Рыба во всю идет! – жаловался Анисим. – А мы что можем? Только караулить. Много ли с бабами запасешь? – Бросил неприязненный взгляд на скакавших возле костра женщин. – Прошлогодние ямы оттаяли. Весной их мхом не завалили, они наполнились водой и обвалились. Надо новые долбить, а не с кем.
По оценке прибывших, зимовейщики с женщинами не так уж плохо поработали: рыба была свалена в короба, на вешалах сушилась юкола, в холодке стояли бочки, перепачканные икрой. Разговор о дележе добычи начался еще в пути, но, добравшись до зимовья, все решили заняться им после путины. Едва река снабдила людей основной едой, тундра покрылась шапками грибов. Их тоже запасали, потом ягоды, ставили вино к праздникам. В середине августа управились с насущными делами и решили, что плыть на коргу другой раз поздно.
– Мишки Стадухина на нас нет! – ворчал Бугор, хотя сам в низовья реки не рвался. – Соль парить надо!
– Пошлем полдесятка казаков, напарят.
– Не о том думаем, – кипятился Мартемьянов и в две руки пушил бороду. – Рыбий зуб взвесили, разложили по паям. По здешним ценам его оказалось на две с половиной тысячи!
– На три! – стали азартно рядиться казаки и промышленные.
Торговые люди, Костромин с Мартемьяновым не соглашаясь, приценивались, перевешивали клыки, напоминали, что на Колыму их везти не бесплатно, а здесь они что кочки или камни, бесполезный груз. После долгих споров сошлись на трех тысячах. Едва Дежнев напомнил, что надо отложить десятину казне, да про его и моторинский посулы, лица связчиков вытянулись, стали суровыми, как на иконах, в следующий миг они закричали:
– Что останется нам?
– Сам подстрекал на корге, чтобы сложить кучей, в зимовье не везти! – сердясь, выкрикивал Бугор.
Семен смущенно улыбнулся, вздохнул, повел глазами по потолку.
– Как скажете! – согласился. – Сколько положим в казну?
– Три пуда! – с вызовом выкрикнул Бугор. – Ей и того много! – Что мы от казны получали? А ничего! Который год без жалованья.
Бугра поддержали все зимовейщики, отмолчался даже Никита Семенов.
– Может быть, хотя бы, пудиков десять? – Смущенно предложил Семен и, услышав недовольный ропот, пожал плечами. – Как скажете. Три так три!
Глаза Бугра, на посеченном морщинами лице, потеплели. Делили привезенную кость поровну. По паям выходило около ста рублей на брата.
– Всего-то? – удивленно переговаривались беглые казаки и промышленные. – С чего думали, что разбогатели?
– Да там этих зубов тысячи пудов, – вразумлял их Дежнев севшим голосом. – Построим кочи, другим летом догрузимся. Даст Бог – вернемся на Колыму морем, а нет, так потянем через горы пудов по тридцать на брата. На ярмарке продадим вдвое дороже!
– Там и дадим десятину, – смиряясь, проворчал Бугор.
Весь его пай переходил к Мартемьянову в обмен на кабалы, данные перед походами на Погычу, потом на Анадырь. Где-то гуляли по рукам другие долговые записи, выданные в Жиганах, на Яне и Индигирке.
– Разве это богатство? – бормотал он, сжигая кабальные грамоты. – На Колыме соболей-рублей добывали больше.
– Так ведь там за ними бегать надо в самые холода! – терпеливо укорял его Дежнев. – А тут зиму брюхо чесали у очагов, женок тискали, богатство само пришло в руки за один месяц. В другой раз пойдем тремя кочами, возьмем втрое больше.
– Надо делать четыре! – буркнул Мартемьянов, разглядывая полученные клыки.
– Не выгрести во льдах по шесть пар рук на судно! – Дежнев болезненно поморщился, вспомнив былое, печально мотнул головой.
