Из ругани Селиверстов понял, что дежневские люди спелись с Костроминым и что-то неправильно поделили. Посмеиваясь, тайком потирая руки, он предложил спорщикам послужить ему. Так было положено начало новому двоевластию на Анадыре. В очередной раз отколовшийся Бугор забрал свои вещи и переселился в стадухинскую избу. Возвращавшиеся с вырубок люди Селиверстова строили свое жилье. Юша как мог потакал старому казаку. Дорого заплатив за горячность на Яне, он был осторожен в словах, поступках и с удовольствием пожинал плоды хитроумной сдержанности.
Обе ватаги жили раздельно, каждая своей жизнью. Дежневские люди конопатили и смолили коч с коломенкой, готовились к промыслу рыбьего зуба, к нересту красной рыбы. Перессорив беглых казаков, которых хорошо знал, Селиверстов задумал подчинить себе других. Он снова уловил в противном стане приметы к спору и закрутился возле их изб. Там шел сход казаков и промышленных. Юшу они к себе не пустили, он мог только наблюдать издали и догадываться, о чем шла речь. Против всех собравшихся, опираясь грудью на посох, стоял беглый казак Евсей Павлов и угрюмо слушал в чем-то обвинявших его. Сход решил наказать казака и приговорил сделать это Дежневу. Семен взял батожок, подступился к Павлову, все так же безмолвно стоявшему и опиравшемуся грудью на посох, замахнулся, чтобы нанести оговоренное количество ударов по спине. Но Евсей резко выпрямился, отбил посохом батожок, развернулся и, ни слова не говоря, пошел к избам Селиверстова. Его женка-корячка с младенцем на руках выглянула из открытой двери придела, прирубленного к избе, и поплелась следом за мужем. Власти в руках Селиверстова прибыло, он торжествовал. Пока люди Дежнева и Семенова с возмущением обсуждали Евсея, воспротивившегося соборному приговору, Юша вошел в их круг, размахивая воеводским указом с висячей печатью. Казаки и промышленные с удивлением уставились на него.
– Указ якутского воеводы, отправленный Ваське Власьеву. – Громким, раскатистым голосом Селиверстов стал читать, что воевода требует выслать в Якутский острог для сыска торгового человека Анисима Костромина, казака Смена Мотору, беглых казаков Никиту Семенова, Федьку Ветошку, Павла Кокоулина, Дмитрия Васильева.
– Митька Францбеков, что ли? Он сам под сыском, не пристало нам слушать его указы! – вспылил Никита Семенов.
Дежнев поморщился, попросил Ивана Казанца прочесть написанное. Тот почитал, подтвердил – так оно и есть.
– Ты единственный на Анадыре служилый с жалованьем. Тебе ответ держать! – уставился на Дежнева Селиверстов, пренебрегая выкриками недовольных.
Собравшиеся притихли. Все понимали, что за слова, которые Семен Дежнев скажет при свидетелях, придется держать ответ перед властью. Казак нахмурил шрамленый лоб, потупил глаза, но, тряхнув бородой, тут же вскинул их на Селиверстова:
– С этими людьми мы служили многие службы, кровь проливали. На сыск их не дам! – объявил твердым голосом.
– С Анадыря, как с Дона, выдачи нет? Так, что ли? – скривил губы Селиверстов.
– Сам сказал! Не я! – резко ответил Дежнев и развернулся к избе. Сворачивая грамоту, Юша трубно выкрикнул: – Кто мне послужит, за того замолвлю слово перед новым воеводой. Он меня послушает.
– Вези на сыск! – насмешливо выкрикнул Кокоулин. – Чую, иначе отсюда не выбраться: вдруг за приставами и доставят в Якутский живым.
Селиверстов ушел, помахивая грамотой, но вскоре в его лагерь перешли беглый казак Митька Васильев и охочий Юша Трофимов. Не задержался и Пашка Кокоулин, незадолго смеявшийся над Юшей: сутулясь и припадая на ногу, пришел к нему же. Но споры в казачьей избе не кончились, раззадоренные люди продолжали ругаться. День и другой от кого-то отбрехивался Федька Ветошка, потом хлопнул дверью, с пищалью на плече, опоясанный саблей, мелкими шажками в нерпичьих штанах с низкой мотней покатился к селиверстовскому стану, а вскоре с Кокоулиным и Васильевым подал Юше челобитную служить ему. Из десятка беглых казаков, бывших опорой Моторы, в лагере Дежнева остались Никита Семенов и Артем Солдат. От Селиверстова же ушел к ним Степан Вилюй с двумя промышленными людьми.
Вскрылась река, и едва вошла в обычные берега после половодья, Юшины покрученники пригнали плоты, срубили две избы и два амбара. Поставлены они были в стороне от Семейкиного зимовья, ближе к воде, рядом со стадухинской избой. Семен Дежнев, Никита Семенов и Анисим Костромин со своими промышленными людьми стали готовиться к плаванию на коргу. Дежнев всеми силами не показывал неприязни ни к перебежчиками, ни к самому Селиверстову, при встречах всем говорил приветливые слова. Никита Семенов был хмур, встреч избегал, но и он не говорил дурного. Увидев их сборы, Юша засуетился: его коч был только наполовину обшит бортами, но помог Бугор, потребовав у Дежнева:
– Семка, отдай коч или коломенку! Мы их строили, – указал на беглых казаков, тесавших доски возле селиверстовской верфи.
Сам Юша, ожидая очередного спора, мягко и вкрадчиво попросил:
– Выручай давай! Дело государево!
К немалому его удивлению, Дежнев согласился отдать коломенку:
– Бери! Если твои и мои люди будут охранять зимовье – можешь послать человек двадцать.
Селиверстов от такого предложения оторопел, оправившись, принял его со сдержанной благодарностью и важностью.
– Пусть твои караулят своих баб, мои пойдут за костью!
И все же на промысел моржовых клыков отправились по полтора десятка от ватаги, другие остались охранять селение и запасаться рыбой. Впереди шел коч Дежнева и Семенова с их промышленными людьми, за ними коломенка, отданная Селиверстову. Все переметнувшиеся к нему казаки были в ней. Ближе к морю на берегах реки лежали выброшенные течением льдины. Июльское солнце еще не растопило их. Мелководные озера на пустынных тундровых берегах были черны от уток и гусей. Над устьем Анадыря висели дымы. Это насторожило Дежнева. Его коч пристал к берегу. Ниже причалил коломенку Селиверстов и стал обеспокоенно спрашивать:
– Откуда быть кострам?
– Могут быть промышленные или чукчи, – оглядывался по сторонам Дежнев. Лицо его было озабоченным. – Юкагиры и коряки здесь тоже бывают.
Суда вышли в губу – дымы пропали, некоторое время чувствовался их запах, вскоре его разнесло. Залив был забит льдом, моржей на отмели не было.
– Рано пришли, – посетовал Дежнев. – Не вылегал еще зверь. Но так лучше копать заморный клык.
– Семка! – закричал Дежневу Бугор. – После нас тут кто-то был: костры жгли, пекли мясо!
Дежнев с Семеновым подошли к нему. На песке чернели чужие кострища, возле них валялись моржовые позвонки и кости ласт.
– Не только мы сюда ходим! – присвистнул Никита Семенов, сбил шапку на затылок, пошел смотреть места прошлых стоянок.
Бугор указывал селиверстовским промышленным места копок, рассказывал, где и сколько клыков нашли в прошлый раз. Юша с обиженным видом осматривал ямы, сокрушался, что до него перелопатили едва ли не всю коргу. Промышленные и казаки двух ватажек стали долбить не оттаявший еще песок, искать заморные кости. Сам Юша, сбросив кафтан, ковырял галечник палкой с обожженным концом, бил обухом топора и вскоре издал трубный рев, вывернув из мерзлоты моржовый клык. Беглые казаки, переметнувшиеся в его ватажку, собирали плавник, намереваясь греть землю. Все были заняты, никого не приходилось погонять.
