Однажды понадобилось сплавиться вниз по реке. На коче были трое мужчин и якутка. Они оттолкнули судно от берега, быстрое течение подхватило и вынесло его на стрежень. Впереди маячил обычный для Колымы желтый песчаный обрыв с нависшим лиственничником. Дальше завиднелся и стал слышен надвигавшийся залом, который не могли видеть из-за поворота и мыса. Михей понял, что тяжелый коч почти неуправляем, взялся за весло сам и посадил за другое якутку. В четыре весла они попытались отгрести от обрыва к песчаной косе, но судно несло к залому, ощетинившемуся против течения сотнями древесных стволов, под которые с грохотом уходила вода. Коч налетел на них бортом, как разъярившийся глупец на тесаки. Его стало переворачивать и захлестывать. Медведь, посаженный на цепь, скреб когтями борт и барахтался в воде. Стадухин кинулся к нему, освободил. Зверя понесло под деревья. «Судьба твоя такая!» – без жалости подумал атаман и бросился спасать судно. Топорами, тросами и жердями мужчины протолкнулись на стрежень. Коч снова понесло, разворачивая в водоворотах, но на этот раз на песчаную косу.
– Гляди-ка, живой! – вскрикнул Федька, указывая рукой на берег.
Стадухин увидел медведя, сушившегося на солнце. Им удалось причалить в удобном безопасном месте и крепко привязаться. Медведь долго не возвращался. Приближение зверя Михей почуял во время отдыха. Он нехотя приподнялся на локте, задрал сетку с лица. Но из кустарника выскочил лось, перекинул через борт рогатую морду с вислой губой и замер, уставившись на человека. Атаман цыкнул. Зверь удивленно вскинул рога и снова проломился сквозь береговой кустарник. К радости бывших на судне, медведь не вернулся ни этим, ни другим днем, но, чертыхаясь и кляня юкагирских послухов, из тайги выполз Зырян со своими людьми, следом за ними – Пашка Левонтьев с Семейкой Дежневым и стадухинскими казаками. Все были черны от дегтя, опухшие и до язв изъеденные гнусом. Чтобы не злить Митьку, Стадухин не стал спрашивать про серебро.
– Там не твой медведь смородину жрет? – Дежнев махнул рукой в сторону берега. – Сладкая да крупная, не чета нашей. И много. Насушить бы в зиму.
– Мы уже наелись до оскомины! – мирно ответил атаман, ни словом не помянув медведя.
От поисков серебра отказались. Афоня с промышленными людьми решил рубить свое промысловое зимовье. Зырян напирал на Стадухина, что государев острог должен стоять ближе к волоку на Алазею. Михей же спорил, что надо строить ближе к морю. Тянули жребий из шапки, гадали на Пашкиной Библии, выпадало то так, то эдак. Переругавшись, служилые и промышленные решили призвать человека, стороннего ватажным распрям, – шамана Чуну. Ламут камлал без бубна, плясал, разговаривал с деревьями, кидал жребий. С его руки три раза сряду выпадало одно и то же место – на колымском берегу против устья Анюя с островом. Спорщики молчали: кто с недоверием, кто с недоумением. Первым откликнулся Стадухин:
– А что? Если на острове делать ярмарки – удобно собирать пошлины.
Промышленным людям место не нравилось из-за редколесья. Семейка Дежнев со смешком заявил:
– Ярмарку торговые сами выберут, нас не спросят!
– По воеводскому указу пошлины и десятину надо брать на месте! – с прежней яростью раскричался Зырян. – А будут здесь ярмарки или нет – по воде писано!
Но оба они, Семейка насмешкой, Зырян криком, оттолкнули от себя часть промышленных людей. Непокорного тойона со среднего течения реки побили и зааманатили, но не покорили. Мир с ним мог быть порушен в любое время, поэтому стадухинские казаки и большая часть промышленных людей поддержали шаманский жребий. Пашка молчал, с умным видом оглаживая Библию в кожаной сумке. Зырян тряс сосульками бороды и тормошил его:
– Ты почитай, почитай им, что там сказано про диких, – тыкал пальцем в суму, перевешанную через плечо казака.
– Надоели! – проворчал Пашка с недовольным видом. – Через жребий Бог указал!
Митька Зырян в сердцах плюнул, стал бросать в струг одеяла, котлы и ружья. Мотора с Беляной тоже грузились, чтобы плыть с ним выше по течению реки к Алазейскому волоку. Дежнев смущенно топтался на месте, не зная, к кому примкнуть.
– Иди-иди! – отмахнулся от него Стадухин.
Семейка улыбнулся земляку, собрал свои вещи на коче и перенес их в струг.
Едва речная волна стала выбрасывать на берег желтую хвою, Михей Стадухин с Федькой Катаевым на легкой берестянке поплыли левой протокой в зимовье. Пройдено было не больше трети знакомого пути, но изумленному взору атамана открылась изба, обнесенная надолбами. Из-под плоской крыши из волоковых окон на две стороны курился дым. Казаки вскоре были замечены, к воде вышел Втор Гаврилов, Пантелей Демидович с фузеей в руке ждал возле жилья.
– Погромили? – крикнул Михей, торопливо подгребая к берегу.
– Чукчи сожгли! – смущенно ответил Втор и виновато прищурился. – Мы ушли целыми, животы свезли: не могли тушить и отбиваться разом. Но аманаты бежали…
Опустив голову, атаман устало выругался. Федька вышел на берег, вдвоем со Вторкой они вытянули лодку так, что Михей сошел с нее, не замочив ног.
– А вы сыскали серебро? – Втор переминался с ноги на ногу и мотал нечесаной бородой с запутавшимися в ней чешуйками.
– Нет! – резко ответил Стадухин и стал выбрасывать набитую птицу, котел, одеяла, два боевых тунгусских лука. Федька в драной парке подхватил саблю, на одно плечо взвалил пищаль, на другое – снизку уток.
Подошли промышленные, оставленные Афоней, взяли выгруженное добро, понесли к избе.
– Брешут про серебро! – на ходу отвечал Михей, не спрашивая про убежавших аманатов. – То там укажут, то в обратной стороне. Насмехаются!
– От Анюя не спали, – зевнул, усевшись на чьи-то нары, обвел равнодушным взглядом потолок в саже, закопченные стены, прилег, не сняв сапог. Федька тоже отказался от еды.
Калиба озадаченно поглядывала на атамана и Втора. Прибывшие быстро уснули и спали долго. Когда стали потягиваться и зевать, им принесли еды. Пантелей развалил испеченного в глине, густо парившего гуся. Сказов, от которых бы стыла кровь в жилах, не дождались ни те, ни другие.
– Серебро-то что? – опять спросил Втор.
– Бес его знает, есть ли оно! – выругался Михей.
Федька обиженно шмыгнул носом:
– Хотели завести нас в гиблые места и уморить…
– Наказ воеводы исполнили – искали, – тряхнул бородой Стадухин. – Узнали, что притоки падают из рыбных озер. Собирайтесь, пойдем вверх. Там казаки с промышленными топорами машут, острог строят.
Федька, быстро переменившись в лице, закудахтал с обычными смешками:
– Много споров было, но заложили против Анюя. А Зырян ушел на прежнее погорелое место.
– Знать бы наперед, что вы там, не строили бы эту избенку, – метал по углам виноватые взгляды Втор. Поднял голову, взглянул на Стадухина, напряженно кривя губы. – Твоя-то сама ко мне пришла, не сманивал, – обмолвился с виноватым видом и снова опустил глаза.
