– Не скажи тебе, что Колыма за дельтой, уплыл бы дальше! – язвил и насмехался.
– Воеводы и дьяки рассудят! – мирно отвечал Стадухин. – Я им про вас дурного говорить не стану.
А кочишко бежал и бежал на закат, петляя между льдами, обходя вытянувшиеся в море мели. Незлобливый и бесхитростный Афанасий Андреев был хорошим мореходом, знал путь к Лене, водил суда до Индигирки. Михей доверился ему и не мешал советами, Зырян терпел, но когда понял, что проскочили устье Алазеи, опять разразился бранью. Стадухин узнал места, которыми, по подсказке казака Ивана Ерастова, вышел с Индигирки. Афоня согласился, что, скорей всего, это и есть одна из проток реки. Вода в бочках кончалась, птицу съели и дожевывали юколу. Как ни жаль было терять попутный ветер, но нужда заставляла пополнить припас. Промеряя глубины и осторожно приближаясь к устью реки, с судна заметили три коча, стоявших на якорях: один добротный, восьмисаженный, от носа до кормы крытый палубой, два поменьше и попроще. Со смоленого борта большого судна взметнулся сизый гриб порохового дыма. Стадухин дал ответный холостой выстрел. Афанасий велел спустить заполоскавший парус и выгребать к судам своей силой. Вскоре он подвел ладейку к восьмисаженному борту и ткнулся в него, как щенок в сучье вымя.
– Петруха! – вскрикнул Стадухин, узнав известного ленского промышленного и торгового человека Новоселова, который, подслеповато щурясь, то одним, то другим глазом высматривал прибывших. – С чьим товаром, куда?
Рядом с Новоселовым стояли знакомые сослуживцы Федька Чукичев и Гришка Фофанов-Простокваша, не задержавшиеся на Лене.
– Однако быстро вас отпустили! Наверное, с наградой? – ответил на их приветствия Михей.
– Был Петруха, да вышел! – с напускной важностью отвечал Новоселов. – Нынче Петруха Иванов – таможенный целовальник, – похлопал себя по груди, покрытой суконным кафтаном, – с наказной памятью от воеводы быть на Индигирке, Алазее и Колыме. Так-то вот!
– Как посмели избрать? Говорили, ты в немилости у Головина.
– Теперь в милости за то, что был в немилости у прежнего! – с гордостью отвечал Новоселов. – По нашим жалобам царь-батюшка сменил изверга Головина и призвал в Москву для сыска. Нашлась на него управа.
– Эвон, что? – перепрыгнул на его коч Зырян. – Тебя целовальником, а приказным кого?
– Нынче на Якутском воеводстве Василий Никитич Пушкин, дворянин по московскому списку, правит по совести и правде, лукаво косясь на индигирского и алазейского приказного, – продолжал Новоселов. – А меня избрали целовальником за прежнее непокорство воровской власти.
– Приказным-то кого? – громче и злей спросил Зырян.
– А тебя! – захохотал целовальник. – По твоей жалобной челобитной везу тебе наказную память.
Митька расправил плечи, прихлопнул шапку, метнул на Стадухина победоносный взгляд и восторженно рыкнул. Михей с облегчением рассмеялся: если бы на приказ поставили его, пережить такую милость ему стало бы не по силам.
Пока Стадухин с Зыряном и с Новоселовым переговаривались, привечали, пытали друг друга, казаки и промышленные переходили с борта на борт, искали знакомых и земляков, выспрашивали новости Лены и Колымы. Чуну и Бырчик, говоривших по-русски, усадили в тесный круг. От Чуны вскоре отстали, Бырчишку же засыпали расспросами и едва не на руках носили. Вскоре Михей услышал ее заливистый хохот. Мелькнула мысль, что девку напоили, но было не до нее.
На встречных кочах везли много ходового товара и ржаной муки. Петр Новоселов с торговыми и промышленными людьми ждал попутного ветра, чтобы идти с Индигирки на Колыму. От него казаки узнали, что оставленных Зыряном на Индигирке и Алазее Лавра Григорьева и Ивана Ерастова в прошлом году сменил Андрей Горелый. И те, с собольим ясаком в семь сороков, вернулись на Лену, рассказали там о великой реке Колыме. С их слов и по челобитной Митьки Зыряна нынешним летом на новооткрытую реку отправилась морем большая ватага промышленных людей с передовщиком-мезенцем Исаем Игнатьевым.
– Они же, Ивашка с Лаврушкой, Колымы в глаза не видели, – хохотали стадухинские казаки Бориска Прокопьев и Артемка Шестаков
– Зато я на нее насмотрелся! – оправдывал сослуживцев Зырян.
Ленские торговые и промышленные люди, плывшие с Новоселовым, алчно ловили каждое слово очевидцев о богатствах открытой реки, расспрашивали о промыслах и колымских народах, с горящими глазами щупали добытых соболей и лис. Новоселов, Зырян и Стадухин спустились в жилуху с тремя ярусами узких нар, с печуркой из обожженной глины. Целовальник достал из кожаного чехла грамоту с висячей воеводской печатью. Зырян внимательно осмотрел ее и протянул Михею. Стадухин медленно по слогам стал читать, Митька с задранным носом и круглым, напряженным лицом слушал колдобистые, нескладные кремлевские слова, с каждым новым добрел и расслаблялся.
– Так-то вот! – улыбался, ощущая свое превосходство, при особо важных наказах грамоты без обычного запала задирал перст.
– Как править будем? – спросил Новоселов с лукавыми искорками в глазах. – Я – торговыми и промышленными, ты – казаками.
– По совести! – Зырян поднял бровь, глубокомысленно раздаивая сосульки бороды. – Не даст Бог попутного ветра – сухим путем уведу на Колыму и послужу государю. А Мишка пусть везет казну в Москву, хвастает, что первым открыл реку. – Обернулся к Стадухину, выхватил прочитанную грамоту из его руки, показал кукиш и выскочил из жилухи.
– Семейка! – окликнул Дежнева. – Пойдешь вспять на Колыму, без Мишки?
Казак-пинежец, мирно беседовавший с мезенцами, задумался.
– Кабала на мне, – пробормотал. – Своя и общая… Что добыл – придется отдать. С неделю разве погуляю. Вот ведь! – Вскинул на Зыряна потускневшие глаза. – А что? Можно и вернуться! Кабы вы с Мишкой не собачились по пустякам, чего не служить?
Таможенный целовальник Петр Новоселов был послан на дальнюю окраину, чтобы на месте брать государеву десятину лучшими мехами. Воеводы знали, что промышленные стараются продать их на пути к острогам, а торговые – провезти мимо них. Предъявив Афоне наказную память, Новоселов с видом начальствующего человека потребовал показать все меха, добытые его людьми. Осмотрев их, отобрал десятину, при свидетелях сделал записи в окладную книгу и положил к казне. Зырян опечатал мешки присланной ему печатью. Казенные и десятинные меха были переданы Стадухину для доставки в Якутский острог.
От новоселовских людей колымцы узнали, что в прошлом году с промышленными людьми ватажки Ожегова и Корипанова в Жиганы вернулись братья Михея Стадухина. Герасим с Тархом в тот же год добрались до Якутского острога, другие промышленные зимовали в Жиганском, пропились и до сих пор бедствуют там на поденных работах.
Закончив дела, Стадухин с Андреевым слили остатки воды и стали готовить к спуску легкую лодку с бочкой. Михей окинул спутников пытливым, настороженным взглядом: Афонины промышленные веселились, Чуна протяжно пел, Бырчишка скакала, как коза. Бориска Прокопьев и Артемка Шестаков масляно глядели на нее и хлопали в ладоши. Михей с Афоней с пониманием переглянулись и заспешили: купили по пуду ржаной муки на каждого из своих людей, боясь прогневить Господа, вина решили не брать. Другой товар не был нужен: в Жиганском остроге все стоило дешевле. Лишь перед самым отплытием, удивив передовщика, Стадухин перескочил на торговое судно и вернулся с берестяной фляжкой горячего вина.
