Баба Люба была настроена категорически против того, чтобы дочь ушла с проводниц в торгаши.
– Пользы больше, мама! – убеждала ее Люська.
– Ничего не больше. Сегодня, может, что-то продашь, а завтра шиш. За поездки зарплата идет, а за стояние на рынке чего? Купят не купят?
– Щас все в ходу, все в цене, товар не пролеживает. Вон девки уже попробовали себя в этом, – не отступала от задуманного Люська.
– Какие девки?
– Знакомые мои.
– Тоже из вагонов убежавшие на базар?
– А хоть бы и так, мама. Зарплаты и так поурезали. Ловить нечего.
– Какие невесть, но деньги. Стабильные деньги.
– Да ну вас, мама!
– Что? Мать на вы стала звать.
– Папка, ты чего молчишь? Поддержал бы.
Климент Ефремович, развернув свежий номер газеты «Гудок», читал о рентабельности железнодорожных предприятий на сети дорог, которую добивались за счет высвобождения обслуживающего персонала и сокращения материальных затрат. В пример приводился так называемый «белорусский метод».
– Вот-вот, потому и не поддерживает отец, потому что поддерживать нечего. Работай, пока работается. Никто ведь тебя не гонит с транспорта.
Люська замолчала и все последующие дни о своих планах ни гу-гу.
Через неделю бабка не удержалась, спросила:
– Что? Перегорела, кажись?
– Насчет чего?
– Насчет этого самого.
– Чего?
– Ну, бизнеса. Вон, по телевизору каждый день о нем долдонят.
– Пролетела Галка, – задумчиво отозвалась Люська, сделав глоток из большой фаянсовой кружки.
– Подруга?
– Ага?
– И чего так? Что случилось?
– Случилось. Товар сгорел.
– Как?
– В прямом смысле. Пламенем. Только не синим, а настоящим. «Пожарка» успела киоск залить, но товару пришел копец.
Бабка отложила дела и села напротив за стол.
– Ну?
– До этого несколько раз рэкетиры наезжали.
– Это еще кто такие?
– Бандиты. Самые натуральные. Только теперь их так называют. Рэкетиры.
– В связи с перестройкой, что ли?
Люська рассмеялась:
– Ну, скажешь мам? Это которые приезжают к тем, кто торговлей занимается, и требуют денег.
– За что?
– Да ни за что, мама. Эти рэкетиры тем и живут, что собирают дань с торговцев. Как раньше монголо-татары… Баульщикам, кто с земли торгует, тем проще. А тем, кто киоск оформил, сложно. Значит, раз их Галка подальше послала, другой. Они пригрозили, что пожалеет. Галка боялась, что подкараулят в темном уголке. А они вон что – облили, гады, ночью бензином киоск, и все. Уроды. Галке киоск очень жалко. Дядька ее помог списанный железнодорожный пассажирский вагон приобрести. Его разделали-распилили автогеном. Дядьке гараж вышел, а Галке киоск торговый. Дядька только-только ссуду получил. Хотел подержанный грузовичок в автоколонне перекупить. Автоколонна-то распалась еще во время приватизации.
– А я тебе что говорила? – даже с облегчением вырвалось у бабки. – Разве мать чего худого посоветует? – укоризненно добавила баба Люба. – Поняла, что лучше сидеть, где сидишь?
Люська молча допивала остывший за разговорами чай. Достав с посудной жестяной сушилки вторую кружку, баба Люба тоже принялась чаевничать.
– Тебе долить?
– Долей половинку, чтобы пряник дожевать.
– И чего теперь Галка?
– Да, ничего. Плачет. Не знает, что делать. И без денег теперь, и без товара. И киоску кирдык.
– А милиция чего?
– Чего-чего. Мол, не из местных эти рэкетиры. Залетные. Где теперь их вычислять? Да что там. Менты сами темнят. Сами борзеть начали. Почуяли мутную водичку. Как в ней рыбки не половить?..
Будучи в райцентре, Степан встретился с одним из бывших дембелей, тоже десантником.
– Здорово, Андрюха!
– Здорово братан-Степан!
Они крепко, по-мужски, обнялись.
– Ну, ты чего? Как?
– Работу ищу, Андрюха.
– И че?
– Голяк.
– Че? Совсем никуда не берут? А куда обращался?
– Да везде. Весь райцентр обошел.
– А на «железке»? Слесарем в депо. Сначала бы учеником.
– А, – безнадежно махнул рукой Степан, – там тоже везде сокращения.
– Ну, ты, братан, совсем руки опустил. Ты им орден свой в морду ткни. Зря, че ли, башку под пули совал?
– Да ну их, – еще больше помрачнел лицом Степан. – Ты сам-то как?
– Махну в областной центр. Мать говорит, остановиться есть у кого. У ее сестры. Моей тетки. Наверное, в менты подамся. У тетки одноклассник в центральном райотделе города. Замначальника. Тетка уже с ним толковала. Тот говорит, пускай приезжает. Посмотрим, мол. Ребята из армии нужны. Тем более, десантура. Тульская дивизия. Это что-то. Одноклассник-то теткин сам в ней служил. По две сопли на погонах у меня есть.
– Что-то ты совсем неуважительно о военной форме, – заметил Степан.
– А чего? Какое уважение к нам? Кому мы здесь нужны?
– Ладно, проехали.
– Ну, вот, – продолжал рассуждать приятель, с деловым прищуром глядя вдоль улицы. – Для начала хоть в постовые. А куда еще? А как ты, правда, особенно не узнавал здесь нигде, но оставаться здесь че-то особого желания нет. Короче, если все у меня там срастется, я тебе сообщу. Думай. Сейчас нигде ни денег не платят, ни в завтрашнем дне никакой уверенности. А в ментуре как-никак, но копейки капают ежемесячно, форма. На одежку тратиться особо не надо.
– Милиция и здесь имеется. Не обязательно в областной центр подаваться, – ответил Степан.
– Ты че-то не просек? Одно дело здесь, в дыре районной, другое в области. В общем, заметано. Жди моего письма. Усек?
– Ладно, – с неопределенностью, которую товарищ сразу почувствовал, сказал Степан.
– Не ладно, а конкретно жди письма и думай. Понял? Думай. Лады?
– Добро.
* * *
…Когда Степану становилось особенно не по себе, горько, тоскливо, одиноко и пусто на душе, он возвращался памятью в афганскую войну. Один эпизод наплывал на другой. В конце концов успокаивался тем, что вообще вернулся оттуда домой. Живой и невредимый. Интернациональный долг обошелся без одной царапины. А ведь все могло кончиться гораздо хуже. Грузом-200 или, даже думать страшно, пленом. Такой исход бывал разным. Это смотря к кому попасть. Душманы душманам рознь. У иных с плененными в бою или в ходе ночной вылазки шурави разборка коротка. Кинжал к горлу и прощайте, Родина и мама с папой. Прощайте все… У других имелся шанс остаться в живых. Но стать рабом, поселившись в глинистой вонючей яме. Если повезет, переведут в дощатый сарай на жидкую подстилку или в глинобитную землянку. Где-нибудь в глухом отдаленном кишлаке, куда не заезжают русские БМП и редко долетают вертолеты.