– Потерпи, Василий, сейчас санитары подоспеют. Потерпи.
Санитаров не видать. Подбежала санитарная собака. За ней тянулся полуоборванный, привязанный к туловищу бинт, на котором жирно намалеван химическим карандашом красный крест. Она шумно обнюхала раненого и убежала прочь…
– Не дожить мне, Ворошилов, до медсанбата. Ты мне пообещай.
– Чего пообещать? – нагнулся к нему Климент.
– Пообещай, что до города Горького доберешься после Победы. До нее-то постарайся дожить. Адрес… Адрес в кармане. В гимнастерке. В солдатской книжке. Горький, Сормово… Там написано.
– Ты что, Василий? Сам доберешься. Щас, щас санитары, – Климент в отчаянии крутил головой по сторонам.
– Нет, мне уж не выкарабкаться. А ты давай. Говорили же, что батальон ваш живучий. Сухо… Суходолин ваш молодец. Слышал о нем много, когда близко от вас стояли.
– Так ведь он, – начал было Климент, но осекся, увидев, что Василий быстро-быстро заперебирал ногами и вдруг стал затихать, зажав пальцами рукав Климовой гимнастерки.
– Что? Жив? – рядом плюхнулся на дно воронки подоспевший санитар в расхристанной телогрейке, на спине из дыр клочьями торчит вата. – А собаку мою не видели? Кажись, накрыло ее, когда мы под минометы попали…
Климент молча смотрел, прощаясь, на Василия.
– Елки-палки, сколько же их полегло? – не мог отдышаться от бега санитар. – Где ж успеть, а? – оправдывался он перед Климентом. – Что? Знакомый? А чего ты вдруг вроде как улыбнулся?
– Любимая его присказка была.
– Какая? Елки-палки, что ли? Да. Бывает. Ну что? Вроде затихло? Ты мне подсоби тяжелых дотащить. Там у меня двое перевязанных. Где же помощница моя? Ах, жаль псину. Умная была, тренированная раненых выносить с поля боя. Ну, пошли, боец. О живых надо думать. Ну, полезли, что ли? – зацарапал склон воронки санитар.
Покидать боевой порядок запрещено, даже если ранило кого-нибудь из твоих друзей и ты мог бы его спасти. Такая попытка расценивалась, как стремление выйти из боя. Тяжелораненые истекали кровью и умирали в зарослях кукурузника. Тот, кто был ранен легко, но промедлил или не смог сразу выбраться из-под обстрела, получал второе, третье ранение, часто смертельное.
Главной задачей санитарной службы войскового района является своевременное оказание доврачебной помощи, быстрый вынос раненых с поля боя и немедленная эвакуация их в армейские полевые и стационарные госпитали для первичной хирургической обработки основной массы раненых.
Хирургическая обработка в медсанбатах ограничивалась только крайне неотложными вмешательствами, имеющими своим назначением подготовить раненых к дальнейшей эвакуации.
Главное внимание обращалось на четкую организацию работы санитарной службы роты, батальона и стрелкового полка. Своевременный вынос раненых с поля боя считалось главным звеном в этой работе.
Борьба за жизнь раненого начиналась сразу после ранения, непосредственно на поле боя. Весь медицинский персонал ясно осознавал, что главной причиной гибели раненых на поле боя, помимо несовместимых для жизни травм, является шок и кровопотеря. При решении этой проблемы важнейшим условием успеха были сроки и качество оказания первой медицинской помощи, первой врачебной и квалифицированной медицинской помощи.
Особое внимание уделялось требованию выноса раненых с оружием, что восстанавливало не только человеческий, но и военно-технический потенциал Красной армии.
* * *
Весна. Ранняя весна! Снегопады и морозы вдруг сменились оттепелью, и яркое мартовское солнце нежданно затопило землю морем теплого света.
На равнинах снег только слегка тронут легким таянием, и по твердому белому насту, искрящемуся под солнцем, медленно движутся громадные, словно крылья сказочных птиц, синие тени облаков. На горизонте сквозь голубовато-молочный пар, поднимающийся от разогретой земли, уже чернеет лес, освободившийся от снега. На черных сучьях придорожных берез искрятся и сверкают прозрачные бусинки воды.
На дорогах, плотно укатанных колесами, снег потемнел и местами растаял. В маленьких лужицах и воронках, наполненных весенней талой водой, ослепительно горят осколки солнца. Густым, непрерывным потоком движутся по территории Германии войска, преследуя поспешно отходящие, но огрызающиеся немецкие части.
Проносятся грузовые машины с солдатами, выбрасывая из-под колес фонтаны сверкающих брызг. Солдаты громко поют «Катюшу», машут руками. Смеются. Тягачи, гремя и лязгая отполированными до блеска гусеницами, медленно тянут тяжелые орудия. С правой стороны дороги идут, прижимаясь к обочине, пешие солдаты. Их то и дело обгоняют мотоциклисты, легковые автомашины, всадники.
Солдаты глубоко вдыхают чистый, прохладный воздух, в котором уже носятся неопределенные, волнующие запахи весны, и улыбаются, и щурят глаза от яркого солнца. И от солнца, сильно пригревающего спину, и от голубого неба, и от сознания того, что они идут вперед, что за спиною освобожденная родная земля, а впереди – только фашистское логово, им хорошо, легко и радостно.
Солдаты идут… В них не узнать тех необстрелянных юнцов-бойцов, которые первыми встретили трехлинейками вражеские полки ранним летним утром сорок первого года. Они исходили с боями тысячи километров, не раз здороваясь со смертью, видели горький дым пожаров, поднимающийся над родной землей. Они многое пережили, многое увидели, многое передумали, отбивая атаки в траншеях, залитых холодной осенней водой, наступая в зимнюю стужу. Война устроила им суровую проверку, и они выдержали великое испытание, отстояли свою Родину, и вот теперь идут вперед, опаленные пламенем сражений, возмужавшие, умудренные войной, с несокрушимой верой в победу.
А навстречу разношерстными колоннами конвоировали пленных. Воротники их шинелей расстегнуты, лица покрыты потом. Казалось, они вот-вот рухнут на землю. Но они шли все дальше, угрюмые, молчаливые, утешаясь мыслью, что им удалось уцелеть в этакой мясорубке. Теперь, в отличие от сорок первого, они двигались налегке, освободившись от тяжело нагруженных ранцев, одеял, плащ-палаток, оружия, лопаток, вещевых мешков и противогазов, коробок патронов, гранат и касок.
Они медленно двигались, покачиваясь из стороны в сторону, путаясь в полах шинелей, с трудом передвигая ноги.
* * *
…Впервые за многие дни сражения среди рваных, казалось, закоптелых от дыма пожарищ облаков показалось солнце, обласкивая теплыми весенними лучами израненную германскую землю. Но с Шпреи тянуло по-прежнему холодом.
Командир дивизии приказал водителю остановить «эмку» у самого обрыва над рекой. Свернув в сторону от пыльной дороги, машина затормозила. Заметно прихрамывая, генерал, опираясь на трость, пошел вдоль русла, слегка щурясь от непривычного яркого солнца.
– Сейчас поедем, только ногу разомну. Ты пока покури, – сказал он адъютанту.
Обрыв сменился пологим спуском к речной воде. На песчаном берегу застыл танк. Сбросив на камни черные замасленные комбинезоны и расстегнув пропотевшие гимнастерки, танкисты черпали шпреевскую воду мазутными ведерками и поливали замызганную башню. Увидев генерала, все выпрямились по стойке смирно.
