«Здесь прошла танковая рота Героя Советского Союза старшего лейтенанта Вениамина Зарембы. Вперед! На Берлин!»
– Неужели Венька? Друг ты мой интернатовский! Землячок мы мой родной… Значит, где-то здесь ты. Рядышком… До Берлина-то осталось совсем ничего, – повторял Климент, вглядываясь в белые, еще не замытые весенними дождями буквы.
– Кто это? – Сослуживцы, что ехали в кузове, тоже вскочили на ноги, читая и перечитывая, кто про себя, кто слух неожиданную белую надпись. Благо, еще не стемнело, хотя день клонился к вечеру. По темноте бы проехали, и не заметить, не увидеть Клименту Ворошилову автограф своего, еще со школьной парты дружка-земляка, спешащего, видно, поставить свою надпись и на рейхстаге…
…Клим вспомнил, что, будучи в школе, Венька упоминал как-то вскользь о своей мечте стать танкистом. Может быть, он бы им и не стал, если б не война. Мечта все-таки сбылась. Возможно, именно война внесла свои жизненные коррективы в дальнейшую Венькину судьбу. Он был отчаянным парнем. Многие пророчили ему уголовщину. Хотя, если разобраться, ничего противоправного в свои школьные годы он не совершал. Копейки чужой нигде не своровал. Ну шкодил, ну хулиганил. Дрался на танцах с ребятами, которые были его постарше. Откровенно побаивались Веньку в городке. Одни поговаривали, что носил он в кармане самодельно вылитый из свинца кастет. Но того кастета никто не видел. Другие утверждали, что Венька всегда надеется только на свои крепкие кулаки. А рука у него была не по годам тяжелая. И сам он выглядел крепышом, несмотря на постоянное недоедание. А может, побаивались за правило, которое он имел с детских лет. Если что не по нему, если что с обидой связанное, то сразу получай, обидчик, по сопатке! Да так, чтоб кровавая нюшка потекла. Не боялся Венька крови. Ни своей, ни чужой.
– Ворошилов! Чего грустишь, воин-победитель?! – хлопнули сзади по плечу. Климент качнулся, чуть не полетев вниз через пустую глазницу оконного проема. Вовремя удержали, отвели подальше.
– Еще чего не хватало, разбиться ненароком, – заругался помкомвзвода.
Климент толкнул дверь в соседнюю комнату. Спальня. Широченная дубовая кровать, на которую спокойно можно уложить спать отделение солдат.
– За Победу-у! – кричали сзади хором однополчане.
Уже после войны Климент узнал, что Венька Заремба окончил ускоренный курс Казанского танкового училища. Наращивание танковых корпусов требовало много младших командиров-танкистов. Тем более что столько их отняла Курская битва. Заремба погиб на одной из берлинских улиц. Уже после взятия Рейхстага… Сгорел в танке. Вместе с экипажем. Однополчанин-очевидец по фамилии Антоненко рассказал в письме к родным Веньки, что из окна полуразрушенного дома пацан из гитлерюгенда фаустпатроном угодил прямо в моторную часть Т-34.
* * *
«В течение всей войны через систему “Гитлерюгенд” проводилась подготовка кадров для вермахта. В 1942–1944 годах практически вся молодежь допризывного возраста прошла обучение, часто целыми классами, в специально подготовленных лагерях. Уже под руководством кадровых офицеров. В конце войны нацистское руководство даже сформировало танковую дивизию СС “Гитлерюгенд”, укомплектованную в основном 17—18-летними добровольцами. Был объявлен набор молодежи в народное ополчение – “Фольксштурм”. А в условиях крушения нацистской империи стал проходить призыв “добровольцев” 15—16- и даже 14-летнего возраста. Из этих солдат-школьников формировались отряды “Вервольф” (оборотни), от которых нацисты требовали фанатично сражаться до последнего дыхания».
* * *
В грязной пивнушке, называемой в народе «тошниловкой», за ободранным круглым столом на одной ножке в стоячку принимают пиво, разведенное водкой из чекушки, трое мужчин. Густой папиросный дым, наполненный сивушным запахом, с непривычки может вызвать либо кашель, либо рыганье. Заплеванный рыбьими косточками затоптанный пол.
– Сравнивать себя с пресловутой Америкой! Штаты – это континент, на который никогда не ступала нога интервента. Не падали бомбы, не рвались снаряды. Народ строил высокоразвитую цивилизацию под мирным синим небом, не познавшим, к счастью для америкашек, копоти дымных пожарищ. Да разве же нам, битым-перебитым, угнаться за дядюшкой Сэмом?
– С битым согласен, но перебитым – никогда, – возражал то ли приятель приятелю, то ли просто случайный собутыльник собутыльнику. – За нашими плечами 41-й и 45-й. Нас били? Да. Но мы победили. Вопрос в другом. Война – понятно… Гулаг непонятно… И вообще, об этом бессмысленно спорить. Факты – упрямая вещь. Но взгляды на них могут быть разные. И продолжать спорить, значит, иметь вероятность нарваться на конфликт.
– Вы еще подеритесь из-за своих идейных соображений, – урезонивает спорщиков третий. – Лучше-ка еще накатим, а после плюнем на вашу долбаную политику и разотрем…
– Согласен. Очень даже дельное и, главное, своевременное предложение, – согласился первый и плеснул в пиво остатки водки из чекушки. Обернулся по сторонам, что-то прикидывая про себя. – М-да. О чем мы говорили? Да. О цивилизации. И когда только мы ее хоть капельку у себя-то почувствуем? Или так вот и будет, такой вот удел? – окинул взором окружающих посетителей пивнушки.
– Дай время. И у нас все будет путем. Не хуже заграницы, – успокаивающе проговорил второй, протягивая руку к пивной кружке.
– Может, все-таки хватит философии на сегодня? – резюмировал третий. – Лучше прикиньте, как еще сообразить, – он заглянул в свою кружку, пива в которой оставалось совсем на донышке.
Глава XX
Время шло, а Степан не мог определиться с работой. Против службы в милиции категорически была настроена баба Люба. Мама Люся смирилась с тем, что можно пойти в милицию, а со временем и попытаться поступить в университет на юридический факультет. Но баба Люба ни в какую не соглашалась с таким раскладом!
Время на дворе жесткое. Точнее, жестокое. Пышным букетом, особенно в городах, расцвел криминал. В обиход вошло, нет, ворвалось со всей своей беспардонностью такое необычно новое понятие, как «рэкет». Даже в звучании этого слова чувствуется ощущение некоей хлесткой внезапности, некий стремительный удар…
С представителями этого самого рэкета Степан был отчасти знаком. Обыкновенная уличная шпана, имевшая главным достоинством только крепкие кулаки, вдруг обрела оригинальную идею зарабатывать себе на жизнь без особого напряжения. Раз повезло, второй, третий, и свежеиспеченных братанов понесло. Иных вскоре заносило на не менее крепкие кулаки конкурентов, когда в округе начался дележ территории. Одни крышеватели изгоняли других по принципу: кто крепче, кто наглее, словом, кто круче, у кого больше бойцов бандитского разлива. Других заносило за тюремную решетку. Третьих после кровавых «стрелочных» разборок выносили вперед ногами.
* * *
Вечерело. Остывающий после жаркого дня бордовый диск солнца клонился на покой к закату.
Бабка с дедом сидели на веранде и пили чай с жимолостным вареньем. Климент Ефремович отодвинул пустую чашечку. Взял журнал «Огонек».
