Случись что, мой приятель, конечно, не откажется от своих слов, но они, по большому счету, недорого стоят. Главное в этом деле – доказательные свидетельства того, что в Кремле зреет заговор. Пусть это будут не документы, но хотя бы показания реального очевидца. А Володькин знакомец нашепчет мне в ухо всякие страсти, а после зароется в тину, откуда его и за волосы не вытащить. А вытащишь, так он от всего открестится. И останусь я на бобах. Захлебнусь в волне, которую сам и поднял. Так что лучше уж сначала повстречаться с этим человеком, выслушать, все для себя прояснить, а уж после этого идти к Ельцину. Или не идти.
…Массивная часовня в память о русских гренадерах, павших в бою под Плевной, ставшая после Октябрьского переворота бесчувственным чугунным обелиском (и это еще не самое худшее, что с ней произошло – одно время здесь вообще был общественный туалет), покрыта искрящимся морозным инеем и чем-то напоминает посеребренный колокольчик, снятый с новогодней елки. Прохаживаюсь возле нее уже больше десяти минут, и чувствую, как немеют пальцы на ногах и как студеный колючий ветер насквозь продувает куртку, привезенную Ряшенцевым откуда-то из благословенной Европы и явно не рассчитанную на здешние зимы.
Где же он болтается и где тот тип, с которым хочет меня свести?!
Еще немного – и эта встреча вообще потеряет для меня всякий смысл, ибо, обмороженный до бесчувствия, окажусь в реанимации института Склифосовского, где человеком движут не столь возвышенные помыслы.
– Здравствуйте, дорогой друг!
Оборачиваюсь и вижу перед собой радостно улыбающегося Ряшенцева. По всему видно, он не испытывает ни малейшей неловкости от того, что по его милости я промерз до самых костей. Обычная, кстати, манера этого типа. В начале нашего знакомства она казалась мне проявлением диковатой наглости новорожденного русского буржуа, но, узнав его ближе и сдружившись с ним, понял причину – Володя убежден, что любое его опоздание оправдано важностью тех дел, которыми он занимался. Не так давно я устроил ему аудиенцию у министра внешних экономических связей России. Так тот и на нее умудрился опоздать на четверть часа! А явившись, заговорил таким тоном, будто речь должна пойти не о коммерческой выгоде возглавляемого им «Российского дома», а об интересах Родины, которая давно и с нетерпением ждала его появления в этом сановном кабинете.
– Ты почему один? Где твой чертов клиент? Я уже замерз, как собака!
– Чего ты орешь на всю улицу! – Ряшенцев открывает свой маленький рыжий портфельчик, с которым никогда не расстается (мне кажется, даже ложась в постель, кладет его под подушку) и делает вид, будто что-то в нем ищет. – Обернись. Видишь мужика в серой дубленке у входа в метро?
– Вижу. Как мне к нему обратиться? – из недр портфеля доносится глухое «никак». – Но я должен знать хотя бы его имя-отчество.
– Я тебе после все о нем расскажу.
В целях конспирации, если за нами вдруг кто-то наблюдает, Ряшенцев достает из портфеля и протягивает мне сложенный вчетверо листок бумаги. Беру, разворачиваю, – пусто. Делаю вид, что читаю, а прочитав, согласно киваю и кладу бумагу в карман. Видимость короткой деловой встречи создана. Ох уж эта мне конспирация! В детстве в разведчиков не доиграли!
– Жду тебя в машине возле входа в Политехнический музей. – Ряшенцев пожимает мне руку, будто прощается. – Ну, давай, с богом!
Вопреки всем правилам конфиденциальности, мы с янаевским помощником единственные, кто в этот донельзя морозный день прогуливается по бульвару. Наверное, ему в дубленке не так холодно, да и ботинки у него, судя по всему, на меху, а меня с моей центральноевропейской экипировкой просто трясет от холода, и даже слова вылетают из дрожащего рта какие-то обкусанные.
– Если я правильно понял, вы хотите сообщить какую-то важную информацию?
– Да, и к тому же сугубо приватную, – он берет меня под руку, и мы медленно движемся в сторону Китай-города. – С Горбачевым стало невозможно работать. Своей нерешительностью он толкает страну в пропасть. Мы считаем, ситуацию надо спасать, причем незамедлительно.
…Все, о чем несколько дней назад рассказал мне Ряшенцев, подтвердилось – в окружении президента СССР зреет план его отстранения от власти. Хотя не исключен и другой разворот темы – зная характер Ельцина, ему, как наживку на крючке, подбрасывают мысль о том, что не он один желал бы поскорее избавиться от Горбачева. Как бы то ни было, теперь моя задача – рассказать обо всем шефу. Только для этого надо постараться попасть к нему до обеда, потому как позже у этого предприятия уже не будет гарантии на успех. В последнее время они с Коржаковым частенько и вопреки расписанному на день плану экспромтом куда-нибудь уезжают, и аудиенции приходится ждать до завтра, а то и до послезавтра. Иногда дело терпит, но сегодня, думаю, не тот случай.
К счастью, в приемной только один посетитель – депутат-коммунист Александр Руцкой. Но, к несчастью, у него в руках толстая папка с бумагами, и если Ельцин начнет их читать да подписывать, то я к нему сегодня точно не попаду. Значит, надо как-то прорываться первым, а для этого требуется вступить в тайный сговор с Валей Мамакиным, который сегодня за секретаря.
– Дружище, мне просто позарез надо переговорить с шефом!
– Сделаем.
– А кто у него сейчас?
– Попцов, российское телевидение.
Сажусь на диван рядом с Руцким. Он всего на год старше меня, но, видимо, полковничьи погоны, участие в боевых действиях и афганский плен создают у него иллюзию старшинства и убежденность, что ко мне можно и должно относиться с отеческим высокомерием.
– Пашка, ты уже слышал про мой вчерашний демарш? – чувствуется, что ему очень хочется поговорить о нем, и мой ответ не имеет никакого значения. – Создаю депутатскую фракцию «Коммунисты за демократию»! Как тебе такая идейка?
– И много у нас отыщется таких право-левых?
– Много – не много, а какую-то часть я от своего землячка Ваньки Полозкова уведу к Борису Николаевичу!
Иван Кузьмич Полозков, лидер коммунистов-ортодоксов в российском парламенте, родом из Курска, где живут (или прежде жили, точно не знаю) родители Руцкого. Он был главным соперником Ельцина на выборах председателя Верховного Совета, но, проиграв, стал оппонировать ему по всем вопросам, иной раз даже небезуспешно.
– Ты не знаешь, малой, Попцов у него надолго засел?! – Руцкой с раздражением смотрит на дверь, ведущую в кабинет Ельцина. – Сколько можно морочить человеку голову всякой там хренью про телевизор?!
Олег Максимович Попцов – человек с гипертрофированным самомнением, но весьма невысокого роста. Чтоб казаться хоть чуточку выше, носит туфли на толстой подошве и с высоченными каблуками. Бывший военный летчик Руцкой тоже, надо сказать, далеко не атлант, но почему-то габариты главного российского телевизионщика рождают у него желание съязвить. Наверное, на самом деле рост тут не имеет особого значения и все дело в попцовской манере общения, что называется, через губу.
