Но люди внутри здания, если судить по их вдохновенным лицам, похоже, готовы стоять до последнего и искренне верят, что с минуты на минуту им суждено принять смерть от ворога лютого и кровожадного. Правда, по пути к кабинету председателя Верховного Совета нам повстречался и другой типаж защитника литовской свободы и независимости – какие-то приблатненного вида типы, одетые в одинаковые спортивные костюмы с мотней, болтающейся чуть выше колен. Я, конечно, могу ошибаться, но мне показалось, что сопровождающий меня литовский депутат Ярмоленко их побаивается.
С Витаутасом Ландсбергисом мне уже доводилось встречаться в Москве. Но сейчас это уже не тот парламентарий из Литвы с консерваторским образованием и одномерным саюдистским взглядом на прошлое и будущее. Тогда он только осваивался в большой политике. Сейчас, судя по манере держаться на людях и по тому, с каким пиететом на него реагируют коллеги-парламентарии, это уже состоявшийся государственный деятель, осознающий свою ведущую роль во всем, что касается Литвы, как независимого европейского государства, существующего по соседству с СССР.
Ландсбергис принимает меня не в своем рабочем кабинете, а в небольшом зале, где, как мне почему-то кажется, столуются первые руководители Верховного Совета. Во всяком случае, он очень похож на нашу белодомовскую трапезную для больших начальников. И это весьма забавно – антисоветизм литовских вождей не исключает принцип советской номенклатурной обособленности.
– Вы уже завтракали? – и, услышав мой отказ от угощения, Ландсбергис предлагает на выбор одно из двух: – Чай? Кофе?
Поскольку и то, и другое – неизменный атрибут любой беседы, соглашаюсь на кофе. Если, конечно, такое возможно в обстановке, приближенной к боевой.
– Возможно. Кофе – это последнее, что у нас иссякнет, – и, грустно улыбнувшись своей шутке, сообщает: – Борис Николаевич известил меня о вашем приезде. У нас сейчас, к сожалению, нет возможности вам чем-то помочь, но…
– Спасибо. Все, что необходимо, у нас есть.
– В самом деле? – трудно понять, обрадовало его или огорчило то, что у меня нет к нему никаких просьб. – Вот и хорошо!
В зал входит молодой человек с подносом в руках. Его отутюженный черный костюм, белоснежная рубашка и галстук-бабочка никак не гармонируют с атмосферой готового к самопожертвованию Верховного Совета. Ландсбергис, отхлебнув ароматного кофе, озабоченно произносит: «Если вашим людям что-то удастся выяснить …», и замолкает. Вероятно, думает, что слова не нужны, что я и так догадался, как в этом случае надлежит поступить. Но я играю роль тугодума и не хочу реагировать на несформулированную просьбу. В разговоре возникает неловкая пауза, которую прерывает сидящий по правую руку от спикера депутат Ярмоленко:
– Мы тут со всех сторон окружены советскими десантниками. Блокированы. Поэтому информации о том, что происходит за стенами парламента, у нас недостаточно. Вы окажите нам большую услугу, если поделитесь той, что сумеют добыть ваши люди.
Уже поднаторевший в большой политике музыкант вопросом обозначает свое отношение к высказанной просьбе:
– Вы ведь с группой приехали?
– С двумя коллегами.
Ландсбергис понимающе кивает. Похоже, Муратова с Крайним, по-приятельски согласившихся мне помочь, здесь принимают за секретных агентов. Что ж, оно и к лучшему. Может, это хоть немного собьет с моих собеседников традиционную прибалтийскую спесь.
По полутемному коридору (все лампы в здании Верховного Совета горят в четверть накала) отправляемся на поиски Геннадия Эдуардовича Бурбулиса. Ярмоленко говорит, что тот вместе с литовскими депутатами работает над текстом Договора об основах межгосударственных отношений между РСФСР и Литовской республикой. Наверное, это важное и нужное дело, но меня не перестает мучить вопрос: как же отреагируют руководители остальных союзных республик, когда узнают, что Россия признала независимость трех прибалтийских? Про Горбачева со товарищи и гадать нечего – спустят на Ельцина всех собак.
Находим Бурбулиса в противоположном крыле корпуса, в холле какого-то зала заседаний. Вместе с ним за столом, заваленным бумагами, еще четверо. Одного из них знаю – российский депутат Шелов-Коведяев, фирменным стилем которого является галстук-бабочка, за что Федора Вадимовича кремлевские журналисты за глаза называют Федором Леопольдовичем. Другой, судя по значку на лацкане пиджака – литовский парламентарий. А вот парочка, мужчина с женщиной – явно ненашенские. Правда, ведут себя напористо. Можно сказать, настырно. Так, будто они здесь самые главные и за ними последнее слово. Кто же такие и откуда взялись?
Шелов-Коведяев что-то исправляет в отпечатанном на машинке документе и передает листок литовцу. Тот, пробежав глазами по тексту, одобрительно кивает: «Да, да, так лучше». Далее следует любопытная сценка, в финале которой завеса тайны спадает, – литовец передает бумагу «настырным», те склоняются над ней, едва не касаясь лбами друг друга, внимательно читают, а прочитав, решительно отвергают предложенный российским депутатом компромисс: «Такая трактовка не отвечает основополагающему принципу суверенного равенства». Акцент и безапелляционный способ аргументации безошибочно указывает на страну происхождения – американцы.
– Геннадий Эдуардович, а эти-то что здесь делают?
– Консультанты. Из какого-то американского университета.
– А что, без их помощи невозможно обойтись?
С тех пор как Бурбулис сменил профессию преподавателя марксистско-ленинской философии на профессию политика-демократа, прошло чуть более двух дет. Но многие явления нынешней сумбурной действительности он по-прежнему рассматривает с позиций диалектического материализма, преподаванию которого у себя в Свердловске посвятил более половины прожитой жизни. Во всяком случае, американскую опеку ближайший соратник Ельцина воспринимает диалектично – как неизбежную издержку перехода к новому качеству межгосударственных отношений на постсоветском пространстве. А то, что оно уже именно постсоветское, а никакое другое, в этом у него нет никаких сомнений.
– С этими консультантами нам, в общем-то, даже проще. Не будь их, Ландсбергис каждую страницу отправлял в Штаты на экспертизу, а мы бы тут ждали по нескольку дней.
…Гостиница, в которой нас разместили, еще недавно принадлежала ЦК Компартии Литвы. Теперь ее новый хозяин – правительство Казимиры Прунскене. Но кто здесь сейчас квартирует – понять трудно. Построенная в парковой зоне многоэтажка производит впечатление необитаемой. Наверное, по причине ее почти полной безлюдности нам и предоставили два номера на этаже, где обычно селились ответственные партработники: один – для «спецпредставителя г-на Ельцина» (именно так мой командировочный статус отражен в старорежимном гостиничном формуляре), другой – для «сотрудников личной охраны, в кол-ве 2 чел.». Последнее приводит моих друзей в неописуемый восторг и дает пищу для новых, еще более изысканных насмешек.
Муратов с Крайним выглядят довольно устало. Видно, намаялись за день. Проводивший меня до самого номера депутат Ярмоленко как-то очень навязчиво выспрашивают у них про то, где побывали, с кем повстречались и что удалось узнать, но, почувствовав нежелание делиться информацией, решает откланяться: мол, у него еще в Верховном Совете куча дел. Крайнему определенно хочется позлить депутата: какие могут быть дела на ночь глядя? Тот, не уловив насмешки, разъясняет необходимость своего ухода:
