Застольный разговор под стать угощению – невыразительный и незапоминающийся. Все, о чем говорится, я уже слышал неоднократно. О жестокостях советских десантников, о коварстве Бурокявичуса и Ермолавичуса, этих национал-предателей, возглавляющих литовскую компартию. О провокациях, готовящихся созданным и направляемым КГБ Комитетом национального спасения. И, конечно же, о предстоящем штурме здания Верховного Совета, этой цитадели борцов за независимость.
– Вам удалось узнать планы советского командования относительно штурма?
Ландсбергис говорит тихо, неторопливо и с такой полуулыбкой, будто рассказывает забавную историю, изысканность сюжета которой способны оценить разве что рафинированные интеллектуалы вроде него. В сравнении с нашим российским председателем Верховного Совета здешний спикер не производит впечатление харизматика, способного словом и жестом возбудить многотысячную толпу. За последние пару лет он, конечно, поднаторел в большой политике, но внешняя стилистика образа осталась прежней – провинциальный советский искусствовед с консерваторским образованием, специализирующийся на изучении творчества композитора Микалоюса Чюрлёниса.
– По информации, которой мы располагаем на данный момент, никакого штурма не будет.
Сидящие за столом литовские парламентарии смотрят на меня так, словно я объявил им, что Великое княжество Литовское – всего лишь одна из провинций древнерусского государства. Похоже, сама мысль о возможном штурме и самопожертвовании вселяет в них возбуждающее чувство личного героизма и сопричастности к судьбоносным переменам. Конечно же, они не хотят, может быть, даже страшатся увидеть у этих стен псковских десантников. Но в то же время осознают, что без этого тревожащего воображение ожидания все происходящее лишится ореола жертвенности и станет едва ли не карикатурным. Видимо, Геннадий Эдуардович, знающий здешние настроения много лучше моего, почувствовал неловкость ситуации, а потому вносит коррективу в легковесное предположение московского коллеги, причем с диалектичностью, присущей его политическому мышлению:
– В контексте конкретной ситуации штурм маловероятен, но это не означает, что он противоречит логике событий и его вероятность должна быть полностью исключена.
Ландсбергиса столь высоконаучная трактовка переживаемого исторического момента вполне устраивает, и он, согласно кивнув, переходит к теме нашей отправки в Ригу:
– К сожалению, все, что смогли для вас найти, это такси.
Сидящий за столом Ярмоленко, видимо, лично занимавшийся этим вопросом, подтверждает: да, это сейчас очень большая проблема.
Что ж, такси, так такси, мы ко всякому привыкшие.
…По состоянию дорожного полотна автотрасса Вильнюс – Рига в состоянии, близком к прифронтовому. Видавшая виды «Волга» трясется так, словно переживает предсмертные судороги. Но это еще не самая большая ее беда. Скверно то, что литовские товарищи, будто нарочно, отыскали для нас такси с неработающим отоплением. А между тем на улице ночной мороз. Соответственно, и в салоне ненамного теплее – что надышали, тем и греемся. Трудно сказать, по какой причине, но водитель потребовал, чтоб мы втроем сели на заднее сиденье. Хочется верить, что руководствовался соображениями человеколюбия – в тесноте все-таки не так зябко.
Хочется уснуть, во сне время пролетит незаметнее. Но не засыпается. Не позволяют тряска, холод и возня соседей. Сижу между Муратовым и Крайним. Они сказали, что так надо по соображениям безопасности. Но, думаю, врут, черти. Просто тот, кто посередине, получает толчки с обеих сторон, а потому на этом месте меньше шансов вздремнуть. Вот он, эгоизм молодости!
Ночь. Впереди какие-то огни. Похоже на прожектора. Опытный Крайний предупреждает: блокпост. В свете фар мелькает перечеркнутый указатель «Литовская ССР» с какими-то намалеванными краской надписями. Значит, сейчас въедем в Латвию. А вот и указатель «Латвийская ССР» с такими же малопонятными надписями. Хотя нет, одну разобрать все же можно: «Иван, go to на х **!».
В Крайнем просыпается «человек с ружьем», и он решительно принимает командование на себя:
– Значит, так! Наша легенда: командированы редакцией для освящения событий в Литве и Латвии, – и, ткнув меня локтем в бок, задает вопрос: – Догадался прихватить удостоверение «Комсомолки»?
– Догадался. А для убедительности еще и пару пистолетов прихватил.
– О, черт! С пистолетами ты явно перестарался. Придется тебе предъявлять свой ельцинский мандат. Но готовься к тому, что тебя из-за него расстреляют. Ты только, Филипп Филиппыч, не горюй, мы с Митей после напишем трогательную заметку о твоей мученической преданности демократии.
Машина стоит с выключенным двигателем в перекрестном свете прожекторов. По обе стороны по двое десантников с автоматами наперевес. Молоденький лейтенант приказывает водителю выйти и открыть для проверки багажник. Но там, кроме наших сумок и запаски, прикрытой грязными шоферскими тряпками, ничего нет.
– Закрывайте. Кто с вами в машине?
– Пассажиры. Сели на автовокзале в Вильнюсе.
Лейтенант стучит ладонью по крыше: «Опустите стекло!», и, заглянув в салон слегка добреет – по нашим лицам и нашему говору догадывается, что мы не литовцы и не латыши. Стало быть, не станем кричать на всю округу, что его сюда никто не звал и чтоб он убирался к такой-то матери. Но служба есть служба – нас просят выйти из машины. Сидящий справа Крайний протягивает давно просроченное удостоверение газеты московского военного округа «На боевом посту», в которой отбывал воинскую повинность до откомандирования в «Комсомолку». Наверное, лейтенант заметил бы этот подвох, но фотография предъявителя в офицерском мундире притупляет его бдительность – он передумывает высаживать нас из машины, а значит, и производить личный досмотр:
– Вы, двое, тоже из этой газеты?
Сама мысль об этом вызывает у Муратова решительный протест, близкий к негодованию: мы из «Комсомольской правды»! Однако упоминание ее славного имени производит на офицера обратное впечатление – он хмурится, разглядывая Димин затертый до нечитаемости документ, и, похоже, сейчас все-таки высадит нас из машины для досмотра. Меня мучает вопрос: кем же мне представиться – журналистом или сотрудником аппарата Верховного Совета РСФСР? Учитывая, что я с оружием (а ну как возьмут да обыщут!), наверное, лучше сотрудником. Только имя Ельцина, думаю, не стоит упоминать. Черт его знает этого лейтенантика, как он к нему относится. Вдруг не жалует демократов, так же как и нашу симпатизирующую им газету?
– Я – помощник председателя Верховного Совета России. Вот мое служебное удостоверение, в нем разрешение на ношение оружия.
Вопреки опасениям, мои документы воспринимаются без вражды и даже с некоторым облегчением: «Ну, наконец-то хоть какое-то начальство к нам пожаловало». Осознав себя вселяющей трепет столичной шишкой, интересуюсь суровым тоном проверяющего инспектора: вас сюда надолго? Но лейтенант, памятуя о военной тайне и о том, что ее кому попадя не открывают, отвечает уклончиво: «Покуда не замерзнем!», и, отдав честь, рукой показывает бойцу на обочине, чтоб тот поднял шлагбаум.
