Едва выходим за ворота, Крайний с Муратовым принимаются дружно обыгрывать рекомендованный Млынником способ передвижения:
– Нет, все-таки надо не идти, а ползти на расстоянии друг от друга.
– Точно! И лучше посередине дороги.
– Это же не гигиенично!
– Зато на грязном асфальте одиноко ползущая фигура просматривается хуже одиноко ползущей по заснеженной обочине.
Шутки шутками, но чернеющие кладбищенские кусты на пригорке, из которых в любой момент может прогреметь выстрел, и впрямь не вселяют жизнеутверждающего оптимизма. К счастью, Крайний, творчески относящийся к авантюре и риску, способен любой опасности, с коими мы сталкивались не единожды, придать блеск увлекательного приключения. Мало того, что от этого становится легче и, что греха таить, не так боязно, но и после происшедшее вспоминается исключительно в его трактовке – если не со смехом, то с улыбкой. Вот и сейчас у него именно такой настрой:
– Вощанов, разоружись! Выдай нам с Митей по пистолету! Ни к чему они тебе.
– Что значит «ни к чему»?
– А ты сам подумай: кто ты и кто мы? Ты – человек государев! Сановник! Мы при тебе – рядовые народные ополченцы, и нам никак нельзя без оружия. Без оружия мы боярина не защитим!
– И что ж вы, ополченцы, станете делать, если в меня, в боярина, снайпер пальнет вон из тех кустов?
– Ты погибнешь, а мы отомстим за тебя!
Так они веселятся всю дорогу до троллейбусной остановки. И я понимаю, что отныне этот сюжет с моим участием будет с насмешками вспоминаться в каждом совместном застолье: промозглый рижский январь, ночь, пустынная дорога, кладбищенский пригорок, поросший тревожащим воображение густым кустарником, и Вощанов, обвешанный оружием, которое Коржаков выдать выдал, а как оно стреляет, не рассказал.
…Прямо из Внуково, не заезжая домой, мчусь в Белый дом. Хочется поскорее доложить шефу о ситуации в Вильнюсе, но более всего – о том, что происходит сейчас в Риге. Это тем более важно, поскольку утром, когда мы возвращали ключи от наших апартаментов помощнику Горбунова, тот рассказал, что вчера омоновцы опять устроили стрельбу в центре города, и на этот раз по ним был открыт ответный огонь. Так что ситуация в любой момент может повторить вильнюсскую.
В приемной Ельцина необычная для полудня тишина. Кроме восседающего за секретарским бюро Валерия Дивакова, нет ни души. У нас есть несколько депутатов, которые стараются постоянно попадаться шефу на глаза. Когда ни придешь, а они у него в приемной на диванчике, и никто не знает, чего высиживают. Просто сидят и чего-то ждут. Отлучаются разве что по нужде или перекусить. Секретари на них злятся, но ничего поделать не могут – депутаты! Так вот, даже их сейчас нет. А это уже совсем нехороший признак.
– Надо полагать, шефа сегодня не будет?
– С утра на спорте, а после, – и Диваков разводит руками, – это уж как на небесах распорядятся.
Видимо, на небесах распорядились не торопиться. До конца дня шеф в Белом доме так и не появился.
…С утра прихожу в приемную и располагаюсь на диване. Совсем как те депутаты, что каждодневно томятся здесь в надежде на высочайшее внимание и востребованность. Но мне важно не упустить шефа. Дежурный секретарь смотрит на меня почти с жалостью:
– Ну, что ты здесь высиживаешь? Иди к себе. Как освободится, я тебе сразу же позвоню.
– Спасибо, но так вернее. Кто у него сейчас?
Секретарь не успевает ответить – дверь кабинета распахивается и на пороге появляется Коржаков, а следом Ельцин. Оба в пальто, и у обоих на головах шапки. Господи, неужели разговора опять не получится?!
– Борис Николаевич!
Ельцин смотрит на меня с удивлением: мол, а этот тип что тут делает? Коржаков недовольно буркает: давай позже, мы торопимся! Но шеф, будто вспомнив, кто я такой, откуда приехал и что от него хочу, кивает на дверь кабинета: зайдите.
Мы стоим возле закрытой двери. По тому, что он не снимает шапки и даже не расстегивает пальто, понимаю, что разговор будет предельно кратким. Настраиваюсь выпалить все, что наметил, но шеф жестом останавливает меня:
– Я читал ваши… эти, э-э-э… м-м-мм… сообщения, понимаешь. Молодцы. Вот так и впредь: что-то случилось, выехали – и у меня вся информация!
Такое начало разговора мне нравится, хорошее начало. И я, удовлетворенно кивнув, настраиваюсь телеграфно отбарабанить самое неотложное – про рижский ОМОН. Но шеф вновь останавливает мой порыв:
– Но! – и назидательно грозит мне пальцем. – Главную задачу вы все-таки не решили.
Я догадываюсь, к чему он клонит, но изображаю на лице полное неведение. И это, похоже, не нравится даже больше, чем то, что я не решил главной задачи. Поэтому шеф заканчивает мысль уже с легким раздражением:
– Кто отдал приказ стрелять в мирных граждан в Вильнюсе? Не Горбачев? Он, понимаешь, опять ни при чем. Но люди-то погибли! Значит, все его слова – ложь. Вот что вы должны были доказать в первую очередь. Так? Так.
Обладай я непоколебимым характером Джордано Бруно, наверное, с готовностью бы сгорел на костре ельцинского негодования, выкрикнув: «А все-таки такого приказа не было!». Возможно, я сейчас малодушен, но мне не резон выглядеть пустозвоном перед Муратовым с Крайним, которым клятвенно обещал, что сразу по приезде доложу шефу о ситуации с рижским ОМОНом и изложу нашу идею, как ее разрулить. Конечно, можно было бы рубануть правду-матку и озвучить то, в чем уверены: «Если Горбачев в сердцах и произносил какие-то слова про наведение порядка в Вильнюсе, то приказ применить оружие отдал кто-то другой. А, скорее всего, его вообще никто не отдавал. Просто ситуация у телебашни в какой-то момент вышла из под контроля. Или ее кто-то из-под контроля сознательно вывел».
Но чем закончится мой героический монолог? И гадать нечего – ничем. Шеф выставит меня из кабинета, и я не скоро в нем появлюсь. Разве что через неделю, а то и через две. А за это время в Риге рванет так, что от надежд на гражданское согласие останутся одни клочья.
– Борис Николаевич, в Риге ситуация развивается по сценарию Вильнюса…
– Да что вы мне, понимаешь, говорите! Мне звонил Горбунов!
– А он рассказал вам про рижский ОМОН?
– И без него знаю! ОМОН подчинен МВД СССР. Это проблема Пуго и Горбачева. Вот пусть они ее и решают.
– Я встречался с Млынником…
– С кем?
– С Млынником. Командиром ОМОНа.
– А-а-а, с этим, с коммунякой.
– Борис Николаевич, надо предложить Горбачеву срочно вывезти ОМОН из Риги. Иначе…
– Что вы мне, понимаешь, навязываете свой ОМОН?! Ничего никому не надо предлагать! Это проблема Горбачева! Пусть решает, если он вообще что-то может решить! Когда это станет моей проблемой, я ее решу за пять минут!
Проблема рижского ОМОНа стала его проблемой сразу же после августовского путча. В Юрмале, на встрече с главами трех прибалтийских республик, уже добившихся фактической независимости, он пообещал Горбунову вывезти ОМОН в Россию. И слово свое сдержал.
