В кабинете повисла тишина. Ангелина хватала ртом воздух, Мельгелов растерянно смотрел по сторонам. Максим открыл дверь кабинета и дал знак охране, чтобы вывели гостей.
- Надеюсь, она сдохнет по дороге домой, - проговорила Целестина и села в кресло Сильвестра, откидываясь на спинку, закрыв глаза.
Максим прошёл к входным дверям, сам открыл их, всё это время с него не сводил глаз Мельгелов, смотря, как в прицел винтовки.
- Ты труп, - проговорил по слогам Мельгелов перед тем, как дверь закроется, обернувшись на пороге, смотря в упор на Максима. Тот не дрогнул, не отвёл взгляд, лишь уголок губ полез вверх.
- Всё может быть.
- Твоя жена тоже, - добавил, сканируя реакцию противника.
- А это вряд ли, - Максим усмехнулся и закрыл в дверь.
Обернулся на шум, Мира быстро поднималась по лестнице, почти бежала, за ней следом шла мама и Данила, всё это время, пока зачитывали завещание и разглядывали неприглядную правду, как кусок заскорузлой грязи, они были на первом этаже, ожидая Миру.
Из кабинета вышла бледная, как никогда, Целестина, с перекошенным лицом и каким-то стеклянным взглядом, она шла медленно, еле переставляя ноги, шаркая ими, как старуха, держась рукой за область сердца. Максим подошёл к женщине, отвёл в столовую, крикнул прислуге, чтобы вызвали скорую, благо, та дежурила круглосуточно у ворот поместья, и только дождавшись врача, убедив упрямую старуху в необходимости госпитализации, проследив за тем, что Целестину уложили в карете скорой, и прислуга направилась в качестве сопровождающего, Максим, наконец, смог подняться к Мире.
Это было сущим безумием. Всё, что было необходимо самому Максиму - это быть рядом со своей женой, Мультяшкой с лисьими глазами, но всё, что делал Максим все эти дни - это решал вопросы, связанные с чем и кем угодно, но не с Мирой. Человек не может разорваться, у него не восемнадцать рук, как у статуи Бодхисаттвы, не две головы и точно только одно сердце, он не может быть в двух местах одновременно.
Всё, что делал Максим последние дни, было в интересах Мирославы, вот только саму Миру он при этом не видел. Днём она сидела в комнате, иногда с Данилой, иногда с матерью Максима, чаще одна, и молчала, а ночью спала под действием препаратов. Лёгкого снотворного, выписанного врачом.
Он столкнулся с Мирой в дверях комнаты, она решительно обошла Максима и двинулась вниз, сжимая в руках какую-то чёрную тряпку. Максим последовал следом, вниз по лестнице, через просторный холл, за входную дверь, успев захватить шубу для Миры - его пальто так и осталось в гардеробе, - обойдя большой дом, останавливаясь у ворот гаражей.
Нажала кнопку, роллерные ворота открылись, она прошла внутрь, всё так же сжимая тряпку в руках, потянулась к полкам с маслами, смазками, полиролью - жидкостями, необходимыми в любом гараже, даже если автомобили проходят обслуживание в специализированных сервисах. Взяла какую-то банку и двинулась обратно, пройдя снова мимо оторопевшего Максима, остановилась в отдалении от дома и гаража, кинула тряпку в снег, только тогда Максим понял, что это платье, в котором Мира была на похоронах и траурной церемонии.
Платье распласталось бесформенной тряпкой и безмолвно ждало своей участи, пока Мира с ожесточением поливала его жидкостью из канистры, смотря с таким концентрированным отчаянием, что воздух разрежался вокруг худенькой девичьей фигурки. Длинная зажжённая спичка для камина полетела в тряпку, та вспыхнула факелом, обдав жаром зрителей.
Максим отдёрнул Миру, прижимая к себе, чувствуя, какой напряжённой та была, каждая мышца, каждый вздох, каждое вздрагивание, редкое, больше похожее на судорогу. Он досмотрел с Мирой ритуальный костёр, вспоминая слова «каждый год по платью», помог закидать прогоревшие останки боли снегом, отмечая, что этот ритуал - вовсе не приступ истерики, не паника, прорывающаяся безумными поступками, а продуманные действия на безопасном расстоянии от жилых помещений и гаражей.
- Пойдём, - он взял Миру за руку, та была всё ещё напряжена, и направился к дому.
Пришло время им наконец-то поговорить.
Глава 37. Максим
Мира встала посредине комнаты, вскинула взгляд на Максима, он оглядел жену, начиная с лица, задержался на глазах, нервно сжатых губах, кистях рук, теребящих платье, коленях, выглядывающих из-под подола, ступнях. Она осунулась, похудела, нездоровый цвет лица, тёмные круги под глазами, от которых взгляд казался пугающе пронзительным. Шея стала будто тоньше, острые ключицы, тончайшие запястья, словно и они могут похудеть, и колени... острые коленки всегда стройных ног казались чем-то чужеродным.
Мира была худенькой, но никогда не выглядела болезненно худой, сейчас она была измождённойиз-за незначительной потери веса. Волосы собраны в две косы, перекинуты за спину, взгляд настороженный, как у дикого зверька, попавшего первый раз в человеческое жилище.
Максим сделал шаг к Мире, смотря на неё. Не шелохнулась - так же внимательно наблюдала. Ещё шаг, удерживая взгляд лисьих глаз, и ещё, пока не подошёл вплотную, взяв прохладную ладонь в свою. Безвольно висевшая рука была напряжена, несочетаемое сочеталось в Мультяшке и пугало.
- Мира, - Максим нагнулся под росточек девушки. - Как ты себя чувствуешь?
Мира продолжала молчать, глаза на мгновение расширились и снова вернули затравленное выражение.
- Мне жаль, что так случилось с твоим дедушкой.
Мира будто немного вздрогнула, а может это Максу только показалось.
- Мне жаль, что это произошло на твоих глазах.
Мира продолжила молчать, не сводя глаз с Максима, она словно искала что-то в лице мужа и не могла найти.
- Целестина сказала, что она объяснила тебе ситуацию с твоими деньгами и наследством, рассказала про твоего дядю, про действия дедушки, про её действия и мои.
Мира промолчала, ничего не дрогнуло в лице, не изменился даже взгляд.
- Было жестоко сталкивать тебя с Мельгеловым, я и предположить не мог...
Конечно, он не мог предположить! Это реальная жизнь самых обыкновенных людей, пусть богатых, значимых, но не переставших быть людьми. Не сериал про девяностые годы, не разборки криминальных авторитетов в киноиндустрии, Максим не Аль Капоне, чтобы заподозрить вендетту в заснеженных пейзажах России.
Мира закрыла глаза на какое-то время, показавшееся Максиму бесконечным, глубоко вдохнула, выдохнула и замерла. Он бы так и стоял, считая её вздохи и ловя взгляды, провёл бы всё отведённое ему на планете время, смакуя признаки жизни в Мультяшке. Все эти дни, а главное, ночи, он отбрасывал от себя мысль, насколько близка была Мира к смерти.
То, что охранник успел закрыть собой Миру, говорит только о том, что у убийцы была одна цель - старик. Если бы Мельгелов «заказал» Мирославу - её бы сейчас не было в живых. Она не должна была появиться в то время и в том месте. О случайностях и поговорке «Пуля - дура» Максим тоже старался не думать. С Мельгеловым он разберётся позже, даже если тому удастся уйти от правосудия, Максим найдёт способ уничтожить его, чего бы это ни стоило. Единственное, что имело сейчас значение - это Мирослава, её затравленный взгляд, напряжённые мышцы, почти до судорог, даже там, где, кажется, этих мышц и нет вовсе. И молчание. Все эти дни Мирослава молчала.
