Губы касаются губ нежно и так сладко, что оторваться удаётся далеко не сразу. Я вздыхаю, обнимая кудряша:
– Ладно, вынуждена признать, что дядюшка Жо когда-то был тем ещё романтиком. Место замечательное и очень красивое. Я ещё в жизни не видела ничего красивее.
Глава 25. Молоко Франции
– Ален, – стискивает мою ладонь здоровяк, как две капли воды похожий на дядюшку Жо.
– Кот, мне кажется, что они родные братья, а не двоюродные, – шепчу я. – Ты посмотри, они даже головой кивают одинаково.
Симакову хоть бы что, лопочет на французском так, что уши закладывает. Кажется, я уже начинаю уставать от французской трескотни.
– Убери страдальческое выражение с лица, – улыбается Симаков.
– О нет! Только не это…
– Что такое? – забеспокоился кудряш.
– Ты считаешь, что это нормально?.. Нас опять собираются откармливать! – пробормотала я, пока месье Ален усердно подталкивал нас в сторону стола.
– Кажется, что дядюшка Жо предупредил своего брата о нашем приезде заранее.
– Может, быть он решил, что мы голодаем?
– Кто именно? Жо или Ален?
– Оба… – мрачно выдохнула я, – даже моя мамочка не пытается меня так закармливать. А она та ещё заботливая наседка, хлопочущая, чтобы деточка, не дай бог, не померла с голоду.
– Ты соскучилась по родным? За последние несколько дней в твоём разговоре уже несколько раз проскальзывала тема дома.
Симаков обернулся ко мне, вглядываясь в лицо так пристально, что я даже смутилась.
– Ты такая милашка, когда смущаешься, – улыбнулся Дима, – но ты не ответила на мой вопрос.
– Даже не знаю, что тебе ответить. Наверное, соскучилась…
– Устала от постоянных разъездов? Может, осядем в каком-нибудь городке на время?
– Нет… Просто сколько мы уже тут? Неделю? Или чуть больше…
Дима извинился за нас и потянул меня за руку из-за стола.
– Куда ты?
– Хочу поговорить без посторонних ушей. Семейка Алена хоть ни слова не понимает по-русски, но настроение разговора улавливает верно.
Кудряш уселся в глубокое плетёное кресло во дворе и притянул меня к себе, усаживая сверху.
– А теперь признавайся.
– В чём? – рассмеялась я.
Видеть Симакова таким серьёзным, как сейчас, было непривычно. Я провела пальцами по лицу и потянула за уголки губ, приподнимая их кверху.
– Улыбнись, грустный клоун.
– К чёрту. Что-то не так?
– С чего ты взял?
– Домой рвёшься, – усмехнулся кудряш.
– Я не рвусь, кот. Мне кажется, это вполне естественно, изредка касаться темы дома.
Дима щёлкнул меня пальцем по носу.
– Пиноккио, сейчас твой нос удлинится до невероятных размеров. Лучше скажи, что тебя не устраивает в нашей поездке. Давай прямо сейчас уедем, если тебе не по душе французская провинция.
Дима опустил руки на талию, прижимая меня к себе, и пробежался губами по шее, нежно прихватывая кожу.
– И?..
– И ничего, кот. Ты на меня смотришь, как офицер гестапо на коммуниста.
– Да, буду тебя пытать, пока не добьюсь ответа. Мы увязли по уши во французских деревнях, да? Давай заведём эту жёлтую букашку и рванём в крупный город.
– Всему свой черёд. Кажется, ты говорил, что у тебя по плану следующий город – Марсель. Разве он недостаточно крупный?
– Ты мне скажи. Я же для тебя стараюсь. Давай загадывай желание.
– Ты подрабатываешь джинном, исполняющим желания, в свободное время?
– Для тебя – на постоянной основе без выходных и без отпуска.
– Ты забавный, Дим.
Симаков сморщился, будто услышал что-то неприятное.
– Мне нравится, когда ты зовёшь меня по-другому, мурлычешь на ушко все эти ласковые прозвища и острые словечки.
Я улыбнулась и потянулась вперёд, за поцелуем, обхватила губы и принялась целовать, не торопясь, смакуя каждый сантиметр, млея от каждого ответного движения губ и мягких толчков языка. В этот раз не уносило штормом страсти, но мягко качало на других волнах: нежных, спокойных, но не менее приятных.
– Не думала, что скажу это, но нам нужно вернуться за стол. Нехорошо пропадать так надолго.
– Значит, едем дальше?
– Я готова отправляться хоть сейчас.
– Но для начала нужно выполнить условия спора.
– Не-е-ет, – протянула я возмущённо.
– Да, – усмехнулся Симаков, – я всё ещё хочу выиграть тебя.
– Я и так в твоём распоряжении. Может быть, обойдёмся без этого?..
– Нет. Спор придаёт пикантность. Тем более ты не знаешь, что я у тебя попрошу в случае выигрыша.
– Ты неисправим.
Я нехотя поднялась с колен Симакова. Хотелось сидеть и болтать вот так, ни о чём и сразу обо всём ещё долго-долго…
– Знаешь, чего мне хочется?
Кудряш обхватил меня за талию, прижавшись к спине.
– Я бы никогда отсюда не уезжал. Затерялся бы где-нибудь на многочисленных дорогах, вместе с тобой.
Я развернулась, оказавшись в кольце его рук.
– Ты сегодня непривычно тихий, кудряш. Я тебя таким видела очень редко. И у тебя такое выражение лица, словно ты собираешься выступать с докладом на ассамблее ООН.
– Поля… Бля. Мне нужно с тобой серьёзно поговорить. А ты своими шуточками сбиваешь весь настрой. Чёрт. Я теперь нужных слов подобрать не могу…
– Не нужно ничего говорить сейчас. Или нет, лучше скажи, но поцелуем.
Дима впился в губы жадным и нетерпеливым поцелуем, сминая талию. Я едва не задохнулась от такого напора и могла лишь охотно вбирать его страсть в себя, чувствуя, как кружится голова и земля уходит из-под ног…
Неподалёку раздалось осторожное покашливание.
– Кот, мы злоупотребляем гостеприимством этих милых французов. Если мы сейчас же не вернёмся и как следует не отблагодарим их за старания, они обидятся.
– Может, пошлём их куда подальше? Столько всего…
– Тише…
Я приложила палец к губам Симакова.
– Лучше помолчи и верни мне того кудряша, которого я знаю.
– Какого же? – усмехнулся Симаков.
– Того, от которого кругом голова и в которого я начинаю влюбляться.
***
– Приступай! – смеюсь я немного позднее, стоя в стороне и наблюдая за кудряшом. Тот застыл возле французской коровы, слушая Алена, нахваливающего своих бурёнок. Я делаю пару снимков. Новый фотоаппарат куда лучше того, что я разбила о голову старого растамана.
