И он дошел и сказал:
— Мы победили, моя госпожа! Мы бились яростно, как могли. И среди убежавших врагов осталось слишком мало людей. Они уже не посмеют посягать на наши земли.
Он дошел и сказал. И хотел было поклониться, но упал…
Глаза бога Ра смотрели на него испепеляющим огнем. Но руки, подхватившие его, были столь нежны! Он слышал шелест ее белого платья, почуял запах каких-то душистых масел, идущий от ее теплой груди, ощутил как бешено бьется ее сердце. И больше не осталось ничего. Все сгорело в пламени солнца. Вся жизнь. Все победы и поражения. Все. Все сгорело. Но последнее, что почувствовал он, было нежное прикосновение ее рук. Рук чужой жены. Жены самого фараона.
Таких теплых и нежных, что не страшно было уже умереть. Он уже не почувствовал горячих слез, упавших на него из ее глаз. В этот жаркий полдень сгорело все. И что-то неуловимое сгорело в черных глазах, жирно обведенных черной краской. И никто ничего не заметил. Никто ничего не заметил кроме жаркого солнца. Жестокого жаркого солнца, из-за которого сгорело все.
Вечная ночь, за которой не было рассвета. Вечная ночь, укрывшая ее слезы и его сгоревшие надежды. Сгорело все…
Его трясли и что-то кричали. Мир плавился.
Одна сигарета, упавшая на пол, не вызвала бы пожар. Ничего бы, быть может и не сгорело бы. Но только сторож вскочил. Испуганно обернулся. Взгляд его упал на открытый саркофаг за стеклом, на темное тело, слегка и небрежно закрытое белой одеждой, чтобы хоть немного защитить тонкую женскую фигуру от докучливых въедливых глаз. И отчего-то ему стало жаль ее. Что вот так лежит она, а люди ходят и смотрют. Что вот так не дают ей умереть до конца. Что изрезали ее, выпотрошили, смазали непойми чем. Что не дали так просто уйти из этого мира. Что засунули в каменную коробку, а потом расколупали последнее убежище, вытащили на свет. И поставили под жадные взгляды жестоких людей.
Ничего быть может и не сгорело бы. Но сторож выронил газету и судорожно смял рубашку над сердцем.
Последние дни царила страшная жара. Днем плавился асфальт на недавно доделанной дороге у музея. Ночью жара все еще не желала выпускать из своих страстных объятий измученных людей. Все накалилось, все стало горячее.
Газета упала на догорающую сигарету, вспыхнула. В противопожарной системе еще днем что-то сгорело, расплавилось и переклинило. Поэтому вместо брызг воды вниз посыпались искры. Неподалеку стояло много информационных стендов. Бумажных и пластиковых, щедро наставленных, чтобы поведать об истории давней страны и ее полузабытых обычаях. Стенды очень хорошо горели, а уж вспыхивали в одно мгновение… Все как-то руки не доходили у администрации музея позаботится о некоторых залах…
Пламя поползло вокруг растерянно замершего человека… И ему показалось что весь мир вокруг сгорел. В одно мгновение. Прошлые успехи и неудачи, злость на предавшего клеветника-коллегу, позорное увольнение с прошлой работы, мытарства по собеседованиям, презрение в глазах девушки, которая бросила его, когда он остался без работы и денег… Сгорело все… И даже пластиковый стул, на котором ночной сторож, бывало, коротал бессонные страшные ночи в окружении предметов из давно ушедших народов, полузабытых стран… Сгорело все…
Люди бежали на него и кричали. Хищно ощерилось их оружие. Сверкали вспотевшие тела, шуршали набедренные повязки. Их было много. В десяток раз больше чем их. И, кажется, кто-то за его спиной вздрогнул и слегка отступил назад. Солнце едва только поднималось над землей. Такое юное, но такое жаркое… В свете этого солнца сгорало все…
Он равнодушно смотрел на бегущих врагов. Спина ровная, голова гордо поднята. Сколько их и что они мечтают сделать с ним, ему не важно. Важно только то, что осталось позади. Где-то там позади. На чужом ложе в объятиях легкой белой и шуршащей одежды и в сплетении чьих-то рук…
— Среди них Черный сфинкс! — вскрикнул кто-то среди приближающихся врагов.
Он хищно ухмыльнулся и приветственно поднял свое оружие.
Зной все увеличивался и увеличивался. Солнце гордо всплыло на небо. И в жаре его света сгорело все. Все. Все сгорело…
Проблеск сознания заставил мужчину отшатнуться от хищно распахнутых объятий пламени. Он наткнулся на стеклянную витрину. Или, если быть точнее, с размаху налетел на нее…
Вражеские воины все ближе и ближе… И от того, как спокойно он поджидал их, некоторые лица ощутимо побледнели и начали искажаться от неуверенности и страха. Ну и что ж. Без разницы сколько их. Ведь выдержал же ж он пламя гнева советников и неодобрение жрецов. Пламя, в котором сгорели его немногочисленные планы и все его честолюбие. Ну и что ж. Самая главная надежда сгорела еще не успев родиться. Все сгорело. Все. И если что-то где-то внутри него еще осталось, то после этого дня сгорит все. Солнце сегодня уж очень жаркое. Словно напоследок показывает ему свою силу. А может просто приветствует отчаянного воина. Ну и что ж. Все сгорело еще давно, а если и не сгорело что-то прежде, то сегодня сгорит все…
Треск стекла, брызнувшие во все стороны осколки, резкая боль в распоротом плече…
Молодые лица вокруг него. Усталый и сердитый мужской голос. Взволнованные лица парней, полуистеричный гомон какой-то девчонки, огонь интереса в чьих-то глазах… Что-то стекает с него… Лежать как-то мокро… Что-то теплое и мокрое…
Лезвия ножей, разрезающие плоть… Первые ранения ощутимы и болезненны, а потом уже все равно… Дрожащее и мягкое тело за ним, испуганные светлые глаза… Когда сил уже почти не осталось, он отступил назад. Чтобы просто упасть на нее… Чтобы заслонить ее собой от тяжелых подошв на чьих-то сапогах… Чьи-то белые кроссовки в красных пятнах над его головой. Жар внутри него… Огонь, в котором сгорело все… Все сгорело… Во мраке, который почему-то последовал за огнем, растаял чей-то вскрик издалека…
Он упал бы на лежащий догорающий плакат, не прислонись к чему-то твердому и холодному. Ему показалось, будто кто-то подхватил его. Обернулся, чтобы сказать спасибо. И увидел вблизи страшное темное мертвое лицо… В памяти вспыхнуло, что когда-то это была молодая женщина, возможно, очень красивая, но смерть забрала всю ее красоту с собой. А осталась лишь темная жуткая оболочка. На которую глазеют все, кому не лень…
Он смотрел откуда-то со стороны на непонятный большой окровавленный и встрепанный комок, который рьяно избивали ногами какие-то нетрезвые парни в кожаной одежде с крестами и черепами на многочисленных подвесках. Недоуменно смотрел на белое мягкое тело и растрепанные длинные русые волосы под этим страшным комком или свертком. На любопытные лица в окнах ближайшего дома. На какого-то старика, отвесившего подзатыльник девушке с догорающей сигаретой — вышла покурить на балкон и забыла. Недоуменно смотрел, как старик рванулся куда-то внутрь смешного жилища из множества мелких коробков… появился у окон с какой-то мелкой плоской штукой и долго на нее орал…
Странные завывания каких-то движущихся коробков на колесах… Парни было бросились в рассыпную, но алкоголь и пережитая и недогоревшая ярость, видимо, слишком затуманили им мозги… Их схватили какие-то непонятные люди…
