– Какой-то маленький центр управления, – пожаловался кто-то, и экскурсовод насупился.
– Отсюда, – с непонятной гордостью выдал он, – можно осуществлять одновременный контроль за четырьмя полетами! Есть также места для двух операторов, – экскурсовод подошел к высокому креслу, похожему на стоматологическое, и уперся рукой в подлокотник, – которые могут взять на себя полное управление кораблями и непосредственно из центра произвести взлет или посадку.
– Нейроинтерфейс! – послышался шепот за спиной.
Я прошелся между рядами офисных столов, игнорируя настойчивое «ничего не трогайте» экскурсовода. На тонких вогнутых мониторах были заметны пыль и отпечатки пальцев, огромные эргономичные клавиатуры из двух составных блоков, которые давно уже сняли с производства, потемнели от грязи, а надписи на большинстве кнопок стерлись. На столе виднелись следы от кружек с кофе, хотя все личные вещи были предусмотрительно убраны.
Экскурсовод вновь рассказывал о «Пульсаре-12», и даже самые преданные его слушатели заскучали.
Я остановился у кресла оператора – непритязательного на вид, с высокой спинкой и длинными подлокотниками, выглядевшими так, словно к ним приковывали руки. Практические занятия начинались у нас только со второго курса, а до этого мне довелось лишь пройти тест на подготовительных, на котором проверялась способность работать с нейролинком. Впрочем, тогда я ничего не почувствовал, кроме покалывания в висках. Однако сейчас передо мной стоял настоящий терминал, пусть и похожий на рабочее место захудалого дантиста – это был нейроинтерфейс, оператор которого мог выполнять сотни сложнейших действий за микросекунды.
– А можно сесть? – спросил я, прервав тоскливый рассказ экскурсовода об институтском беспилотнике.
Экскурсовод осекся и удивленно посмотрел на меня.
– Вообще мы не должны ничего трогать. К тому же терминалы отключены. Это просто кресло.
– Тогда и бояться нечего, – пошутил я. – Раз отключено, значит точно ничего не испорчу.
Экскурсовод покачал головой.
– Уверен, вы найдете способ! Нет, в самом деле. Это обычное кресло. Посидите, если хотите. Но я вас настоятельно прошу, не трогайте ничего. Вообще ничего.
– Хорошо, – согласился я, но не торопился садиться.
Перед пыточным креслом стоял массивный компьютер в форме триптиха больнично-белого цвета. На левом крыле триптиха выстроились в ряд грубые тумблеры, обозначенные цифрами, а справа тянулись в несколько рядов кнопки с выгравированными на них буквами – как клавиатура в неправильном, алфавитном порядке. Центральная часть терминала представляла собой решетку с широкими прорезями, в которых неприятно поблескивало что-то черное и плотное, как застывший мазут.
Раньше операторов заставляли надевать тугой обруч, который тисками сдавливал голову, но теперь обходились без этого – достаточно было активировать терминал и усесться в кресло.
Я стоял, опираясь рукой о подлокотник, и разглядывал терминал, пока наконец не понял, что в центре управления стало совершенно тихо. Экскурсовод больше не надоедал историями о «Пульсаре», не перешептывались студенты, не слышалось шарканья шагов.
Я обернулся.
Все застыли, как в приступе немого паралича – гид рядом с окном, прижав руку к впалой груди, остальные студенты между столами, у стен, или у двери, оцепенев, точно на мгновенном снимке, – и неотрывно смотрели на меня.
Я почувствовал холодок на спине. Дождь прекратился, но огромное бронированное стекло еще затягивала хмурая пелена.
Я повернул кресло к себе, уперся в подлокотники и стал медленно опускаться. Что-то подо мной скрипнуло, я испуганно вздрогнул, руки с подлокотников соскользнули, и, зажмурив глаза, я упал в кресло – какбудто нырнул в поток кипящей воды.
Комнату залила ослепительная белизна, мышцы разом свело судорогой от боли, но я не мог даже закричать, потеряв голос, лишившись дыхания. Невозможно яркий свет прожигал насквозь, а грудную клетку разрывало, как при взрывной декомпрессии.
Но вскоре я перестал чувствовать боль – рассудок не выдержал, и я провалился в бесконечную темноту, разом сменившую белое сияние. В этой бессветной бездне не было ни чувств, ни мыслей, ни страха.
– Все! – раздался чей-то приглушенный голос. – Время вышло!
Тьма распалась, растаяла в электрическом свете – я сидел в кресле оператора в центре управления, а экскурсовод фамильярно похлопывал меня по плечу.
– А ты, я смотрю, замечтался, – сказал он. – Пора. Нас ждут.
Я долго смотрел на него, не понимая, что происходит.
– Пойдем, – сказал экскурсовод. – Время вышло. Еще посидишь за терминалом – и не раз.
Я поднялся, опираясь о столешницу. Ноги дрожали.
– Ну, давай, – нетерпеливо сказал экскурсовод.
Я сделал шаг к двери и покачнулся. Тощий мужчина схватил меня за плечо.
– Да что с тобой?
– Я… – Говорить было тяжело, горло пересохло. – Я…
Меня вывели из центра управления под руку, как больного. Экскурсовод взволнованно крутился рядом со мной, пока я в пятый раз не сказал ему, что все в порядке, – и тогда он, деловито кивнув головой, вернулся к остальным студентам.
Я стоял у окна.
Виктор неуверенно подошел ко мне, когда я остался один.
– Там что было-то? – спросил он.
– Да голова закружилась. – Я попытался улыбнуться. – Все нормально на самом деле.
– Ладно. – Виктора это объяснение полностью удовлетворило. – Так ты видел? Что думаешь?
– Да как тебе сказать… Я ожидал чего-то более интересного. А это просто как офис. Хотя вот терминал нейроинтерфейса…
– Да я не о том! – перебил меня Виктор. – Ты напоминания в суазоре смотрел? Или так увлекся?
– Какие напоминания?
Я вытащил суазор и провел по экрану пальцем. Только сейчас я обратил внимание на то, что остальные студенты в накопителе настороженно переговариваются.
– Новости, – сказал Виктор. – Ты что, не подписан? Политический канал.
– Я не интересуюсь политикой.
– Даже межпланетной?
Я удивленно поморщил лоб.
– А что произошло?
Виктор самодовольно улыбнулся, набрал полную грудь воздуха, словно готовясь произнести торжественную речь, и сказал:
– Венера!..
91
Я сидел на кровати, прислонившись к стене, и ждал, когда выключат свет.
Поначалу я думал, что электричество отрубают, когда за пределами роботизированной камеры начинается рассвет. Я даже пытался таким образом отсчитывать время, однако вскоре понял, что интервалы между включением и выключением света все время меняются, как если бы их определял генератор случайных чисел.
