Я посмотрел на разбитую чашку и заплакал.
Суазор перестал работать, на испорченном экране застыли похожие на кровь пятна, сенсор не откликался на нажатия, и несколько дней я не был подключен к сети. Я не ходил в институт, не появлялся в общежитии – для всего мира я перестал существовать.
Почти неделю я прожил на квартире матери, в которой уже не было ничего моего. Потом я наконец склеил разбитую чашку, поставил ее на стол, рядом с пустой корзинкой для пирожных, оделся, запер за собой дверь на все замки и ушел.
В тот же день я купил новый суазор, авторизовался и увидел десятки мгновенных сообщений от Виктора, от других сокурсников, даже от учителей.
Одно из сообщений было от Лиды.
61
Мы встретились в институте, в сквере неподалеку от главного здания, хотя был выходной, и я приехал бы куда угодно, если бы она позвала. В новостях тогда всю неделю настойчиво обещали похолодание, но день вопреки прогнозам выдался солнечный, и я вылетел из общежития в легкой осенней куртке.
Погода казалась весенней, хотя до весны оставалось больше месяца. На газонах проглядывала подмерзшая прошлогодняя трава; ели были зелеными, как и всегда. Зиму выдавал лишь тонкий белесый налет на голых тополях и соснах, но на полуденном свету даже редкий снег был похож на искусственное напыление, с помощью которого оформили ажурную аллею, чтобы она хоть как-то соответствовала календарной зиме.
Однако я чуть не упал, когда только отходил от угрюмого корпуса общежития – на асфальтовой дорожке лежал едва заметный прозрачный лед, – и насквозь промерз, пока ждал Лиду у пустой скамейки, не решаясь сесть, под выключенным фонарем.
Я волновался. Я не знал, что скажу, когда ее увижу. Она сама предложила встретиться, сама решила приехать в институт. Разговаривая с ней по суазору, я невнятно бормотал о чем-то, нервно глотая слюну, а она вдруг принялась уверять, что мы «в любом случае» друзья, что мне не нужно замыкаться в себе, что нам стоит поговорить.
Слышать от нее это признание в дружбе было больнее всего.
Лида опоздала, заблудившись среди вечнозеленых сосен и облетевших тополей. Увидев меня у скамейки, она крикнула и помахала рукой. Я обернулся и – тут же забыл об ознобе. На Лиде было длинное теплое пальто, меховые наушники и шерстяные перчатки без пальцев. Волосы она распустила по плечам, и в них поблескивали редкие снежинки.
Мы молча стояли и смотрели друг на друга. Лида часто моргала, смахивая снежинки с ресниц.
Взгляд у нее был тихим и уставшим, без привычного огонька.
Она улыбнулась и подошла ко мне, преодолев те последние шаги, которые нас разделяли, обняла за плечи, положила голову мне на плечо. Меховые наушники мешали, Лида одной рукой стянула их с головы. Волосы упали ей на лицо. Она была совсем близко – как в тот злополучный день, когда я ее поцеловал.
Внутри меня что-то дрогнуло.
– Извини, – прошептала Лида. – Давно ждешь? Ты совсем замерз. Пойдем куда-нибудь?
– Ко мне? – предложил я.
В моей неуютной комнатке Лида почувствовала себя неловко. Я предложил ей чаю, налил в стеклянный чайник кипятка, бросил в него похожий на почку бутон – связку из разноцветных чайных листьев, которые частенько давала мне мама, – но потом сам же забыл о чае. Лида сняла пальто и перчатки, подошла к окну.
– Даже не представляю, каково тебе, – сказала она, глядя на узкую дорожку, на пустую скамейку и негорящий фонарь. – Все вокруг ломается.
Лида повернулась ко мне. Я сел на незастеленную кровать.
– Ломается, да, – пробормотал я.
Я не знал, что сказать, но и молчать было невыносимо.
– Почему все плохое происходит так сразу, – говорила Лида, – одно за другим? Это как проклятие какое-то. В такие минуты я начинаю верить, что бог и вправду есть. И он безжалостен.
– Бог тут ни при чем, – сказал я.
Лида отошла от окна.
– Она мне писала, – сказал я, – просила, чтобы я приехал. И дело даже не в том, что я не находил времени. Я просто не хотел. А она три дня пролежала в квартире. Если бы не соседка…
– Извини.
Лида присела рядом. Рука ее странно дернулась – она хотела коснуться меня, но передумала, решила не спешить.
– Ее можно было спасти, если бы я…
Мне хотелось заплакать, я вздрагивал при каждом вздохе, но плакать почему-то не мог. Я подумал – меня гнетет лишь чувство вины. Моя мама умирала одна, ненужная и брошенная, а я радовался тому, что она не заваливает меня бесконечными сообщениями. Мама ждала меня – поставила вторую чашку на стол, – хотя я неизменно находил пустые отговорки, чтобы к ней не ездить, отказывался заглянуть на часок. И мама умерла, так со мной и не поговорив.
– Двенадцать часов, – сказал я. – Она была жива еще двенадцать часов. Представляешь, каково ей было?
– Боже, – прошептала Лида, – я не знала.
– Я мог бы просто приехать, – сказал я. – В тот день или на следующий. Даже если бы уже было слишком поздно, если бы она просто умерла у меня на руках…
Я закрыл лицо.
– Не надо! – Лида схватила меня за руку. – Не вини себя! Это бессмысленно. Тебя могло вообще здесь не быть, ты мог уехать…
– Но я никуда не уехал.
– Даже если бы ты навещал ее каждый день, – Лида сжала мою кисть, – проезжал бы через весь город, все равно это могло бы произойти. Я понимаю, каково тебе, но, правда… – Лида склонилась ко мне; голос ее зазвучал тише, – ты не виноват.
Я ничего не ответил. В прозрачном чайнике распустился красивый бутон, с тонкими, как былинки травы, лепестками. Солнце скрылось за домами или тучами – в комнату упала тень. Подчиняясь необъяснимому порыву – как солнечному ветру, – тень раскачивалась по комнате, соскальзывая со стен, пролетая по потолку и полу.
Я склонил голову Лиде на плечо. Она обняла меня, провела пальцами по небритой щеке.
– Мир сходит с ума, – прошептала она. – Кто знает, быть может, через пару недель… Не надо винить себя, надо просто жить.
Я почувствовал приятное спокойствие. Горькая тяжесть в груди исчезла. Мама простила меня. Мне стало легко и хорошо – рядом с Лидой, прижимаясь к ее плечу.
Я закрыл глаза.
– Я не хочу жить без тебя, – сказал я.
Лида замерла, затаила дыхание.
– Извини, – сказал я. – Сейчас, наверное, самое неподходящее время. Ты пришла меня поддержать, а я… Но это правда. Я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя. Я полюбил тебя с первого дня, когда увидел. Еще на подготовительных курсах.
Лида отстранила меня, встала с кровати.
– Я понимаю, что все это звучит так банально и глупо…
– Нет! – Лида резко обернулась. – Это не глупо! Не надо так говорить!
