Раздался звонок, извещающий о конце пары.
58
В тот день мне приснился длинный неестественно яркий сон. Я видел, как огромный, похожий на перевернутую пирамиду корабль медленно заходит на орбиту Земли. Не было ни Солнца, ни других звезд, ни даже Луны.
Пирамида выплывала из темноты.
На ее покрытом трещинами и пробоинами корпусе ярко вспыхивали угрожающие красные огни. Гигантская тень от корабля проносилась по океанам и континентам.
Начиналось затмение – похожий на пирамиду корабль заслонил солнечный свет. Все вокруг накрыла темнота.
Я оказался дома – в своем старом доме. Мама (во сне я не знал, что она умерла) помогала мне собраться в дорогу. Она заворачивала в пакет ненавистные эклеры с таким видом, словно ничего важнее в тот миг не существовало. Я улетал с Земли – надолго, возможно, на всю жизнь, – а она думала только о пирожных.
Мама быстро устала. К тому же у нее закончились пакеты. Эклеры уже не влезали в дорожную сумку. Я хотел остановить ее, сказать, что все это совершенно не нужно, что я не люблю эклеры, но почему-то молчал. В корзинке на столе еще оставались пирожные. Мать изможденно застонала, налила чай в любимую, неровно склеенную чашку, села за стол и осуждающе посмотрела на меня.
– Не забывай… – начала она.
Комната зашаталась, как при землетрясении, лампы на потолке вспыхнули и погасли, и я упал, панически всплеснув руками, провалился в металлический грохот и разверзшуюся темноту. Когда я пришел в себя, небо за окном было совершенно черным, а огромная перевернутая пирамида угрожающе нависала над сумрачным городом, и ее изъеденный корпус касался шпилей высотных зданий. Лампы на потолке в комнате лопнули, однако свет – неестественный, белый, как при химической реакции – исходил из самих стен.
Мама лежала под столом, застыв в конвульсиях, – ноги судорожно согнуты в коленях, большой палец на правой руке зажат между зубами. Я отчетливо понимал, что слишком поздно, что осталось лишь несколько секунд, несколько последних мгновений. Я наклонился к матери, собираясь проверить ее пульс, и – меня поглотила темнота.
В те дни я встречался с ней постоянно.
Сколько раз я видел маму! Она сидела на скамейке на станции, повернувшись ко мне спиной, обижаясь на мою безответственность и черствость. Стояла в вагоне, прикрывая лицо истрепанным суазором. Переходила на другую сторону улицы под торопливые команды светофора «можно идти», «можно идти». Всякий раз, обознавшись, я на мгновение верил – она жива, она здесь, в этом огромном и душном городе, и просто не желает меня больше видеть.
Я и не подозревал, что вокруг столько женщин, похожих на маму. Хотя, возможно, они совершенно не были на нее похожи.
Я так и встречал на улицах маму, пока однажды не встретил Лиду. И не сразу узнал ее.
Был выходной. Я возвращался из города в общежитие. День клонился к вечеру; поднялся сильный ветер, от которого не спасал даже стеклянный навес на станции.
На Лиде была яркая зеленая юбка, едва прикрывающая колени, розовая кофта с короткими рукавами и симпатичная маленькая сумочка, совсем на портфель не походившая – в тон юбке, только темнее.
А еще она была не одна.
Лида стояла на открытой станции, повернувшись ко мне, как и мать, спиной. Вместе с ней был высокий парень, разодевшийся, точно на торжественный прием. Парень рассказывал о чем-то, возбужденно жестикулируя, а Лида смеялась в ответ – склоняя голову и прикрывая ладонью рот, стесняясь собственного смеха.
Я долгое время следил за ними, даже не подозревая, что это она. А потом Лида обернулась.
Я вздрогнул.
Она тоже заметила меня – глаза ее сузились, а улыбка вмиг сошла с лица. Лида сделала вид, что не узнала меня, отвернулась и тут же стала торопливо втолковывать что-то своему разодетому кавалеру.
Я спустился со станции, прошел под эстакадой – послышался нарастающий вой, а с высоких путей посыпалась принесенная ветром пыль, – и поднялся на остановку с противоположной стороны.
Лиды уже не было.
Я решил не возвращаться в общежитие и вместо этого поехал на квартиру к матери.
Тогда я понял – ждать чего-то от Лиды бессмысленно.
Я не раз слышал, что у нее кто-то есть, но тогда, на станции, когда она отвернулась от меня, все стало понятно даже при моем близоруком упрямстве. Лида просто не решалась сказать мне «нет» – вернее, говорила множество раз, а я отказывался слышать.
Поздно вечером я пошел в магазин и купил любимые мамины пирожные.
На улице было темно так же, как и в моем сне.
Я пил из фаянсовой чашки терпкий чай с ромашкой и давился невкусным эклером. На небе не было ни Венеры, ни даже орбитальных станций, которые раньше ярко вспыхивали над облаками, как падающие звезды.
Я проглотил последний кусок приторного пирожного и запил его горьким чаем.
57
Мы встретились с Лидой на следующий день.
Она сама позвонила мне и предложила то звездное кафе, которое я когда-то выбрал для первого свидания, однако в кафе мы так и не пошли – Лиде неожиданно расхотелось сидеть впотьмах, любуясь на иллюзорные звезды.
Мы гуляли по аллее, где стояли похожие на газовые глобусы фонари.
Уже смеркалось, но ночное освещение не включали. Лида опять надела старомодное коричневое платье. На плече у нее висела сумка, похожая на портфель.
Она не решалась начать разговор. Я тоже молчал. Лишь когда мы миновали полдюжины фонарей, Лида спросила, не глядя на меня:
– Ты как? Как у тебя дела?
– Прихожу потихоньку в себя. Да все нормально на самом деле. Все по-прежнему.
– По-прежнему? А ты еще живешь в общежитии?
– Честно говоря, я и сам пока не решил. Но из квартиры матери ехать до института около часа даже на маглеве.
– Многие так ездят.
– Да, – согласился я, – хотя… Все же в общежитии удобнее. Да и к тому же…
– Понимаю, – перебила меня Лида. – Извини.
– За что?
Мы остановились.
– За все.
Ветер развевал ее волосы, длинные черные пряди падали ей на лицо, но она не обращала на это внимания. Я вспомнил, как мы прощались в тот день, рядом с общежитием, когда от холода ломило кости, а я был в одной легкой рубашке с расстегнутым воротником.
Я вспомнил тепло на губах.
– Знаешь, – сказал я, – ты могла бы извиниться и по суазору. Я на самом деле все понимаю. Это ты меня извини.
– Не надо. – Лида нахмурилась. – Ничего ты не понимаешь. Все сложно. Я просила дать мне немного времени, но… Вчера я видела тебя на станции.
Мы снова пошли по аллее – рядом, как парочка, которая ждет, когда спустятся сумерки и загорятся призрачным светом похожие на планеты фонари.
