– А что изменилось?
Виктор не понимал. Я скрыл от него произошедшее на «Аэропе» – я не понимал, как можно об этом рассказать.
– Не знаю, – ответил я. – Наверное, не уверен, что мне это нужно.
Виктор уставился на меня, как на умалишенного.
– Чего ты боишься?
Я долго не мог признаться, что боюсь лишь самого себя – своего отражения в нейроинтерфейсе, своих собственных мыслей.
Я готовился к переводу – собрал в общежитии вещи и свалил в пластиковую коробку, выбрал отделение на факультете нейродинамики, куда собирался перейти. Однако, когда я написал Лиде, от нее пришел простой и безжалостный ответ: «Поздно».
Мне было так тяжело и одиноко, что я пошел на пересдачу, желая одного – встретиться с ней в нейролинке. Но не увидел ничего, кроме вспыхнувшей передо мной, как вереница кодовых сигналов, последовательности управляющих команд. Хаос уступил место порядку, все стало обыденно и просто. Лида ушла, а я во время внеурочного испытания показал один из лучших на курсе результатов.
Перевод больше не требовался, на нейродинамике меня никто не ждал, и я распаковал сваленные в коробку вещи. Виктор предложил отметить это и заявился ко мне вечером в общежитие с очередным ящиком мыльного пива.
Мы пили из горла, усевшись на кровать.
Виктор болтал не умолкая, рассказывал о том, как вместе с Анной мотался в дремучую область на выходных, а я никак не мог понять, что именно мы празднуем.
Это было похоже на поминки.
– Слышал, кстати, что говорят о последнем выпуске? – спросил после третьей бутылки Виктор.
Я не слышал.
– Трудоустройство – меньше половины! – объявил Виктор с непонятным самодовольством. – Это подпортит статистику института!
– Звучит не слишком обнадеживающе, – заметил я.
– Ну уж, извини. – Виктор поставил бутылку на пол; пиво мешало ему жестикулировать. – Что есть, то есть.
– Я не понял, – сказал я, – ты намекаешь на то, что учиться надо лучше или как?
Виктор рассмеялся.
– Да я и сам не знаю, на что намекаю.
– Может, мне и правда стоило перевестись. Уж лучше сидеть где-нибудь в кубикуле, чем быть безработным.
Я поднял бутылку, предлагая тост, но Виктор замахал рукой.
– Ну уж нет! За это я пить не буду. После всего маразма и конкурса – ты конкурс-то хоть приемный вспомни, это же был ад! – оказаться в каком-нибудь вшивом офисе. Это уж точно не для меня.
– Тогда выпьем за то, чтобы лучше учиться, – предложил я.
– Давай! – подхватил Виктор.
Он был заметно пьян и расплескал пиво, когда чокался.
– Знаешь что, – сказал я, – у меня созрел новый тост.
– А? – моргнул глазами Виктор.
– За то, чтобы закончилась война!
Я поднялся. Мы выпили.
Виктор ушел ближе к полуночи, оставив после себя кучу пустых бутылок и головную боль, которая быстро сменила хмельной задор.
На следующее утро я с трудом заставил себя встать с постели, и на первой лекции боролся со сном, не сразу разобрав, что новый преподаватель, подменявший заболевшего профессора, начал, вопреки негласной цензуре, говорить о войне.
– Лично я считаю преступлением, – вещал он, – да, да, именно преступлением, что от нас до сих пор скрывают реальное положение дел на Венере. При этом известно, что идут бои и даже атакуются обычные гражданские корабли, грузовые суда, пассажирские лайнеры.
– Чего это он? – шепнул я Виктору.
– Видимо, тоже тяжелое утро, – отозвался Виктор. – Про пассажирские лайнеры – это что-то новенькое.
– Произошедшее на Венере, – продолжал лектор, – трагедия, масштабы которой мы до сих не понимаем. Я лично не сомневаюсь, что ответ последует, и этот ответ…
– А я лично не сомневаюсь, что он не будет читать у нас лекции, – хихикнул Виктор.
– Да уж, – сказал я.
Молодой преподаватель наконец вспомнил о теме лекции, и мне уже ничто не мешало спать.
Следующим по расписанию был нейроинтерфейс.
38
Безумие, охватившее меня во время первой учебной миссии на «Аэропе», больше не повторялось. Я всегда находил выход, как советовал Тихонов. К тому же слухи о проблемах с трудоустройством, которые распространял далеко не один Виктор, подействовали, и мой средний балл за четвертый курс вырос сразу на несколько пунктов, оказавшись наивысшим за все время обучения в институте.
Лиде я не писал.
Даже в соцветие я заглядывал редко – я боялся увидеть ее публикации в ленте новостей, боялся встретить в паутине из нечетких лиц, которые никак не мог запомнить, ее блуждающий призрак.
Учебная программа на последнем курсе обросла новыми обязательными предметами и непонятными факультативами. Специальность, которую мы должны были получить после окончания, поменяли, и к привычному «оператор» добавились «преподаватель» и «специалист по конфигурации сетей». Казалось, всех нас в новом году перевели в другой институт, где готовят учителей и программистов, а не пилотов космических кораблей. Ближе к выпуску стали поговаривать, что курс собираются целенаправленно валить на экзаменах, оставлять всех на второй год и не портить в очередной раз статистику института по трудоустройству.
Виктор был чуть ли не в панике.
– Как тебе перспективка? – запричитал он, когда вывесили расписание выпускных экзаменов. – Вместо диплома – пинок под зад! Слетаешь с бюджета, и еще год за свой счет учиться! Причем даже не факт, что через год…
– Да прекрати ты! – сказал я. – Не могут же они всех исключить.
– Всех не всех, но какие теперь у нас шансы?
– Это только слухи, – вздохнул я. – Какой смысл накручивать себя? Да и что мы можем сделать? Забастовку устроить?
Но боялся я не меньше Виктора. Боялся, что не сдам экзамены или что не найду потом работу и запишусь в итоге лаборантом на захудалую кафедру, где проторчу десятки лет без каких-либо перспектив.
К выпускным экзаменам я готовился, как к вступительным – будто для нас устроили очередной бесчеловечный конкурс, и лишь один из сотни студентов сможет получить желанный диплом. Целыми днями я сидел, заперевшись в тесной комнатке в общежитии, перечитывал учебники и конспекты курсов, разговаривал сам с собой, как сумасшедший, репетируя выступления на экзаменах.
Первым я сдавал математический анализ, потом – квантовую физику, потом – нейроинтерфейс.
Я попал в группу к Тихонову и решил, что это хороший знак – ведь старик всегда относился ко мне доброжелательно. После игры в безжалостную рулетку – когда я коснулся экрана рукой и старомодный компьютер в лабораторной своенравно выбрал мне задание, считав с ладони линии судьбы и жизни – Тихонов посмотрел мне через плечо и, улыбнувшись, сказал:
