– Не сказал бы. Пока третий разряд, да и то – первая миссия в этой должности. Медленная у меня карьера получается. С другой стороны…
– С другой стороны, работа есть! – закончила за меня Анна. – Сейчас это важнее всего!
– Тоже верно. Просто я долго на одном корабле летал, пассажирском. Шесть полетов. А там как-то особых перспектив не было.
– На пассажирском? Слышала я. Говорят, достают эти пассажиры?
– Их тоже можно понять. Столько времени на привязи. К тому же – комфортный полет, небольшие перегрузки.
Анна игриво толкнула меня в плечо.
– Ты как будто не рад был перевестись! Комфортный полет, небольшие перегрузки. Неудивительно, что не повышали.
– Вообще я был рад, да, – сказал я, и мы рассмеялись.
Огромный иллюминатор вновь заливала темнота.
– Значит, так и проводишь свободное время? – спросила Анна. – Любуешься видом?
– Что-то вроде. А ты?
Анна пожала плечами.
– По-разному. Кстати, – она задумалась и посмотрела на меня исподлобья, – по поводу того, как мы проводим свободное время. У меня есть бутылочка настоящего ирландского виски в отсеке.
– Что? – не поверил я. – Виски? Откуда?
– Секрет! – Анна игриво сощурилась. – У тех, кто отправляется в дальнее плавание есть свои преимущества.
– Вот как, – хмыкнул я.
– Любишь виски? – тихо спросила Анна.
Ее комнатка на станции была точно такой же, как у меня – узкое, похожее на кладовую помещение с маленьким круглым иллюминатором и сводящим с ума светом, который нельзя было полностью отключить самому – лишь приглушить с помощью сенсорной панели у двери.
На стене, вокруг темного глазка иллюминатора, висели стереоскопические снимки.
Земля. Старинные города с узкими улочками и мощеными дорогами, крепости на взгорьях, небо ванильного цвета, утренняя дымка над рекой. Почти на всех фотографиях была Анна, хотя я не смог узнать ее с первого взгляда – волосы ее стереоскопическая копия всегда закалывала в пучок, лицо выглядело полнее и руки не казались такими тонкими. На некоторых снимках она позировала одна, улыбаясь невидимому фотографу, но на большинстве была вместе с кем-то – с другими девушками примерно ее лет, с мужчинами.
Я не стал ни о чем спрашивать.
– Так, виски, – засуетилась Анна. – Сейчас…
Она приоткрыла дверцу небольшого шкафчика на стене, раздосадованно покачала головой и повернулась ко мне, виновато улыбаясь.
– Боюсь, с виски я поторопилась. Уже нет. Извини.
– Да ничего, – сказал я.
Анна захлопнула шкафчик и стала как-то нервно приглаживать свои длинные черные волосы.
– Можем просто поболтать о чем-нибудь, – предложила она. – Кстати!
Она подошла к узкому иллюминатору и заглянула в него, склонив голову набок. Ее лицо отражалось в толстом стекле.
– Интересно, – Анна повернулась ко мне, – а отсюда видно планету? Я никогда и не задумывалась…
Она стояла совсем близко – я даже чувствовал ее дыхание, неровное и частое, как при горячке.
– Вид отсюда мне нравится больше, – сказал я.
– Правда? – улыбнулась девушка.
– И на самом деле… – Я убрал локон с ее лба; она взволнованно вздохнула, и ее щеки слегка порозовели. – На самом деле я совсем не люблю виски.
– Я тоже, – сказала она.
Анна коснулась нашивки с названием корабля на моей груди, потом провела рукой по правому плечу. Взгляд у нее затуманился, как у пьяной.
– Я тебе нравлюсь? – спросила она.
– Нравишься, – сказал я.
Она улыбнулась – медленно и мягко, улыбка несколько секунд таяла на ее лице, – а потом губы ее приоткрылись, и она обняла меня за шею. Ее руки были холодными. Я притянул ее к себе.
Она дрожала.
– А ты… – пробормотал я. – А я…
Я поцеловал ее – неторопливо и нежно, – и она ответила на поцелуй. Ее язык скользнул по моим губам и оказался у меня во рту – горячий, с легким привкусом энергетического молока. Я стиснул ее так сильно, что она застонала, и сжал рукой ее грудь.
Она быстро скинула комбинезон, а я сломал на своем молнию, выдираясь из него, как из смирительной рубашки.
Мы легли на койку – узкую и жесткую. Я никак не мог снять с нее лифчик – эластичный и плотный, из телесного цвета ткани, – и она стянула его через голову.
На нас уже не оставалось одежды. Она лежала подо мной, обхватив меня за шею, и нетерпеливо ерзала, вздрагивала, прижималась ко мне.
Но… ничего не было.
Тогда она залезла верхом и принялась тереться об меня, тяжело вздыхая и постанывая, но это не помогало.
Я хотел ее, но ничего не мог с собой поделать.
Вскоре она сдалась, и мы просто легли рядом на кровати.
– Извини, – сказал я. – У меня раньше такого не было. Просто… вся эта невесомость, полеты…
– Все в порядке, – сказала она, повернувшись. – Правда. Тебе не за что извиняться…
– Нет, все-таки… Понимаешь, Лида, я…
– Лида?
Девушка приподнялась на одной руке и, улыбнувшись, произнесла…
28
– Таис! Таис, ты слышишь?
Яркий свет странным образом пробудил меня и вернул мне сил. Я поднялся с кровати. Меня качало, ноги дрожали от слабости, но я добрел до двери по промерзшему металлическому полу.
На меня смотрел красный глазок панорамной камеры.
– Таис, – сказал я и усмехнулся, – боюсь, у меня осталось совсем немного времени. Что ты там говорила? Я перезагружаюсь, как компьютер?
Я вдруг рассмеялся.
– Не знаю, слышишь ли ты меня, не знаю, есть ли ты там вообще, но, думаю, дело не в этом. Не в том, о чем ты говорила. Думаю, я просто…
Свет в комнате замерцал с раздражающим высокочастотным треском, а под потолком что-то бухнуло – звуковая волна на огромной скорости разорвала застоявшийся воздух.
– Таис! – крикнул я. – Что здесь происходит, Таис?
Но мне никто не ответил.
27
Она была болезнью, поразившей мое сознание и тело.
Она исчезла, растворившись в бездне нейролинка, оставив после себя пустоту, которую я чувствовал каждое мгновение жизни. Без нее все стало тюрьмой – пыльная квартира матери с запахом эклеров и крепко заваренного чая, орбитальные станции с монотонным светом лазерных ламп, тесные, как одиночные камеры, корабли, летящие с ускорением, от которого перехватывало дыхание и ломило кости.
