С Анной я больше не встречался.
Под конец пребывания на марсианской станции к бесцельным шатаниям по коридору и орбитальному восходу в иллюминаторе добавилось еще одно развлечение.
Я обнаружил, что на любом терминале можно получить подробную информацию о запланированных гражданских рейсах. Моего доступа хватало, и я любил, наглотавшись тошнотворной суспензии, просматривать списки экипажей, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых. Информация обновлялась с задержкой, не чаще одного раза в день, и случалось так, что после синхронизации с центральным сервером целые корабли пропадали из расписаний, корректировалось время, втискивались в список экипажей новые, ничего не значащие имена.
Одно имя я, впрочем, узнал – и долго обновлял страницу, всерьез решив, что у меня начались галлюцинации.
Лида!
Оператор четвертого разряда.
Такую же должность занимал на «Сфенеле» и я. Это могла оказаться ее полная тезка, что было удивительно, но вероятно, однако я не смог заставить себя поверить в подобное совпадение.
Это была она.
Лиду приписали к кораблю, который курсировал между Землей, Марсом и Европой – как и «Фиест» Анны.
Ее корабль назывался «Атрей».
Она была в пути и летела на Марс, но «Атрей» заходил на марсианскую орбиту только спустя неделю после моего отлета. По сравнению с прошедшими годами и миллионами миль, разделяющими планеты, эта неделя представлялась такой ничтожной – как одно мгновение, стремительный вздох, из-за которого нам не суждено встретиться снова.
На Землю Лида возвращалась только полгода спустя.
В тот день я не мог уснуть, и всю ночь – фальшивую, рассчитанную по земным часам – ходил кругами по станции против ее движения, точно пытаясь повернуть время вспять. Как она оказалась на корабле? Перевелась на технологический? Использовать связь на станции допускалось лишь в экстренных случаях, а коммуникатор на корабле открывал канал только с центром управления, и я не мог написать ей до возвращения домой.
Помню, как долго стоял у иллюминатора, глядя на бездонную тьму сквозь свое отражение. Когда стал заниматься орбитальный рассвет и голубая корона планеты выплыла из мрака, я принял решение. Я прилечу на Землю и попрошу длительный отпуск – надолго, минимум на год, даже если угроблю свою карьеру, даже если взамен мне предложат внеурочное повышение на первый разряд.
Все это не имело значения.
Я дождусь, когда она вернется.
Я рассказал о своем решении пилоту – мне необходимо было с кем-нибудь поговорить, – а тот в ответ, как Виктор в свое время, покрутил пальцем у виска.
– У тебя совсем крыша поехала? – заявил он. – Тебя внесут в черный список, и все! Прощай, карьера! И ради чего? Школьная подруга? Ты вменяемый?
– Подожди, – оправдывался я, – почему черный список? Я же не требую увольнения, ничего такого. Просто прошу длительный отпуск. Мне казалось, это нормальная практика и…
– Слушай, – перебил меня первый пилот; он был ниже ростом, но смотрел на меня, как на недомерка, – я не знаю, когда это было нормальной практикой. Сейчас это равносильно самоликвидации. Ты разве не понимаешь, что спрос превышает предложение? Ты должен радоваться, что за короткое время получил столько назначений. Далеко не всем везет, как тебе.
– Я понимаю. Наверное, это и правда похоже…
– …на то, что крыша у кого-то поехала?
Я промолчал.
– Короче, – отрезал пилот. – Дело твое, решай сам. Но я тебе картину обрисовал.
Больше мы эту тему не поднимали.
Я не написал заявление.
«Гефест» вернулся на Землю, а я целый месяц сидел без дела, надеясь, что на сей раз обо мне забудут или припишут к кораблю, который улетит с Земли через год, и я смогу встретиться с Лидой.
Я заболел этим.
Раньше, коротая время между полетами, я никогда не пытался найти Лиду, однако после того, как я увидел ее в списках рейсового корабля, все изменилось – то, что она вернулась на технологический, каким-то непостижимым образом означало и то, что она могла вернуться ко мне.
Через месяц мне позвонили из агентства и сообщили о новой миссии. Я опять летел на «Гефесте» – почти в том же составе, не считая двух человек. Нам предстоял двухнедельный полет на Марс, потом на Ганимед, потом обратно на Марс, и только после этого – домой, на Землю.
Долгое плавание, как говорила Анна.
И уже через три месяца.
Я напился дешевым пенистым пивом, которое любил покупать Виктор, и на следующий день, с похмелья, засел за изучение полученной из агентства программы полетов.
Я с трудом соображал, голова болела, и я множество раз перепроверял даты, указанные в универсальном формате, сравнивал наши с ней пути.
Мы могли встретиться на Марсе.
На той же самой станции.
Я прилетал туда за два часа до ее отлета домой. Всего лишь за два часа.
26
Все это время я жил только ожиданием, хотя и не представлял, о чем скажу ей, когда мы встретимся. Сначала я сомневался, захочет ли Лида вообще со мной говорить, а потом понял – этих ничтожных часов не хватит высказать накопленное за пройденные годы.
Когда из-за ошибки при выходе на орбиту два часа превратились в двенадцать минут, я мечтал только о том, чтобы просто ее увидеть.
Слова были не нужны.
Я первым выбежал из шлюза в круговой коридор и замер, не зная, как поступить. Поначалу я собирался проверить по терминалу, у какого стыковочного шлюза стоит «Атрей», однако на это не оставалось времени.
Я побежал.
Вспыхивали у потолка голограммы с порядковыми номерами шлюзов, проносились мимо яркие экраны терминалов, в иллюминаторах зияла черная пустота. У меня кружилась голова, пол уходил из-под ног, а мышцы, одрябшие в невесомости, сводило от боли.
Мне пришлось остановиться.
Послышался звон – тонкий, едва различимый, – который прокатился по коридору, усиливаясь и поднимаясь, подобно волне. Свет у потолка замерцал, я оперся рукой о стену, но это не помогло найти утраченную точку опоры – станция переворачивалась, опрокидывалась навзничь, проваливалась в орбитальную темноту.
Одна из дверей неподалеку открылась, и в коридор вышли какие-то люди. Они выглядели одинаково, как манекены, словно провели половину жизни в невесомости – высокие и худые, с опухшими лицами, в облегающих серых комбинезонах. Они о чем-то говорили – я слышал голоса, но не мог ничего понять.
Я дернулся – перед глазами все плыло, – и, покачиваясь, пошел вперед. Люди в комбинезонах медленно отдалялись – они передвигались осторожно и плавно, как в отсутствие гравитации, а их одинаковые одежды странно мерцали на свету.
