Майор дернул из кабины угревшегося посыльного:
– Боец, через десять минут ротные, командиры батареи и отдельных взводов должны быть здесь. Пять уже прошло.
Лейтенант Клитин со свистом втягивает воздух уголком рта. В темноте выражение лица командира роты разобрать трудно, стоящий по стойке «смирно» механик командирского танка оценивает настроение по голосу. Дело дрянь, такие звуки мог бы издавать ползущий внутри жестяной трубы кирпич.
– Что? Это? Такое?
В кулаке ротного зажат здоровый кусок войлока.
– Это плащ, товарищ лейтенант, у пастуха сменял, на трофейные часы. Непромокаемый он.
– Так, – кирпич снова скребанул по жести. – Еще и мародерствуем.
На левой руке лейтенанта точно такие же часы, как те, что достались старому албанцу. В правом кармане – трофейный пистолет, и портсигар у ротного новый, не из Союза привезен. Боец знает, но молчит. Об этом лучше молчать, иначе хуже будет.
– Я им моторное укрываю, когда двигатель обслуживаю, если снег или дождь, товарищ лейтенант!
Снова звук всасываемого воздуха.
– Для этих целей танк укомплектован брезентовым чехлом, товарищ боец!
– Товарищ лейтенант, быстрее так получается!
То, что раскатывать и скатывать брезент нужно дольше, чем возиться с мотором, командира не интересует.
– Вы считаете, – голос Клитина утрачивает последнее сходство с человеческим, – что инструкцию по эксплуатации танка писали дураки? У вас нет мозгов, боец!
Рядовой Жуков семилетку окончил с отличием и такого обращения не выдерживает:
– Товарищ лейтенант, у меня есть мозги!
Удивительно, но в голосе ротного появились человеческие интонации, лейтенант явно обрадовался:
– Вы пререкаетесь! Три наряда на работы вне очереди!
– Есть! – угрюмо подтверждает Жуков, но процедура еще не окончена.
– За ответ не по уставу еще два наряда!
– Есть еще два наряда, товарищ лейтенант!
Закутанный в плащ-палатку посыльный, отец родной, спаситель, появляется из темноты и громким шепотом орет:
– Командира роты к комбату!
– Иду, – не оборачиваясь, бросает Клитин – и снова механику: – Вонючую тряпку убрать, чтоб я ее больше не видел!
Ротный, скрипя сапогами, растворяется в темноте. Жуков подбирает брошенный в грязь пастуший плащ, встряхивает и аккуратно сворачивает.
– Глаза бы тебе достать, чтобы видел меньше, – фраза гораздо длиннее и эмоционально насыщеннее, но большая ее часть записи не поддается.
Из-за танка выходит заряжающий, помогает запрятать ценный предмет под брезентовым чехлом на корме машины.
– Чего это Клистир сегодня разошелся?
– А хрен его знает, Васька. Может, его бабы не любят? На нас отрывается.
– Юра, только не лезь на рожон.
Майор Барышев устало проводит рукой по лицу, на секунду прикрывает глаза.
– Бери лучшие экипажи, но без толку не геройствуй – сам понимаешь, местность кавалеристы осматривали, причем в темноте. Можно там через поток переправиться, нет – на месте оценишь, решение за тобой. Ночью, на трех-четырех танках шанс прорваться есть, днем в этой кишке ляжем все – и мы, и греки. Твоя цель – тяжелая батарея, сможешь уничтожить – город наш. Но если поймешь, что прорваться не получится – возвращайся. Через день, через неделю мы все равно его возьмем.
– После батареи двигай сюда,– карандаш комбата ткнулся отточенным грифелем в карту. – Ночью не найдут. Когда начнем, ударишь им в спину. Не справишься с гаубицами – мы через реку не пойдем. Все понял?
– Понял, товарищ майор. Разрешите выполнять?
– Идите, лейтенант.
Хлопнула дверь, простучали по откидной лесенке сапоги Клитина, качнулся кузов штабного автомобиля.
– Черт, комиссар, как мне Котовского не хватает! – Барышев бросил карандаш на карту. Алексей точно справился бы, а этот… Прибор какой-то, а не человек.
– Неправильный он, командир, – Окунев отложил в сторону вчерашний боевой листок и посмотрел на Барышева. Надо его с роты убирать. Политрук третьей до сих пор в госпитале, но мне докладывают – нехорошо в роте. Устав не нарушен, но рота командира не приняла – терпят. Командиров Клитин под себя согнул, люди озлоблены.
– Ротный – не девка, чтобы всем нравиться. Я его тоже не люблю.
– Я с ним говорить пытался – такое впечатление, что с репродуктором побеседовал. Будто не слышит он меня. Я выполняю свои обязанности, – спародировал Окунев лейтенанта. – Надо будет его на партсобрании проработать.
– Вернется живым – проработаешь.
Греки не ошиблись – в этом месте галечное дно может выдержать танки. Четыре машины приготовились к рывку на занятый врагом берег.
– Надеюсь, макаронники не заметили, что мы от колонны отстали, – самому себе шепчет Клитин.
Оставшиеся танки третьей роты, отчаянно гремя моторами на повышенных оборотах, уходят дальше по дороге.
Лейтенант не собирался упускать свой шанс – именно от него зависит успех операции. Может быть, исход всей войны. Для такого случая он и готовил свою роту, он уверен – любой его приказ будет выполнен. Без рассуждений и размышлений – для того, чтобы думать, есть командир.
Командир вылез по пояс из люка, сдвинул шлем, прислушался – тишина. Через полчаса рота пройдет обратно, и он поведет свои танки к цели. Не грамотей Фунтиков, не сгинувший недавно бесследно вместе с ротой счастливчик Котовский – он, лейтенант Клитин, проложит путь к победе.
Снова стал усиливаться звук танковых моторов, рота возвращается. Еще пять минут, и можно начинать.
Клитин захлопнул крышку люка, прижал тангенту:
– Заводи!
Дождался, когда двигатель танка наберет обороты…
– За моей машиной, в колонну, на максимальной, вперед!
Смутная, невнятная темнота земли в приборах наблюдения опрокидывается навзничь, уступает место усеянной огнями звезд бездонной черноте неба. Двигатель рычит на крутом подъеме, танк рывком выбирается из ручья и снова падает на ровную поверхность. По броне щелкает пуля, вторая ударяет вскользь, дает рикошет и с визгом взлетает почти вертикально вверх.
– Проснулись, суки! – радостно орет Клитин. – Скорость, Жуков, скорость! Жми, сукин сын!
Пули лупят в броню с разных сторон, со склона холма – или это уже можно назвать горой? – застрочил короткими очередями пулемет, и лейтенант не выдерживает:
– Короткая!
Танк всхрапывает подобно осаженной на галопе лошади, скрежещет гусеницами по камням. Дождавшись, когда вспышки дульного пламени замрут в поле прицела, Клитин легонько, носком сапога трогает педаль спуска, и осколочный снаряд летит передать пламенный привет пулеметчикам. И сразу – рев мотора, скрежет коробки передач, машина рывками набирает скорость. Лейтенанту не нужно смотреть, как лег снаряд – и так знает, что не промахнулся. На фоне мокрого дорожного полотна мелькают тени улепетывающих пехотинцев. Клитин срезает их одной длинной очередью. Щелкает вхолостую боек пулемета, несколько лязгающих звуков, доклад:
