Палатка у Карагиозиса небольшая, но в тесноте – не в обиде. Советские командиры сидят вперемешку с офицерами батальона, вместо вина прихлебывают из жестяных кружек горячий напиток – назвать залитую крутым кипятком смесь трав и веточек чаем язык не поворачивается. Люди намерзлись и устали, тем сильнее им хочется добраться наконец до сидящих в близком уже городе итальянцев. Плевать, что шансов выжить у них нет, есть шанс, уходя на тот свет, изо всей дури хлопнуть дверью. Там, внизу, за рекой, склады, центр связи, а главное – штаб девятой армии врага и узел дорог, несколько стратегически важных мостов. Удержать это богатство сидящие в палатке не способны, зато могут уничтожить. Поэтому на худых, обветренных лицах собравшихся в палатке – радость ожидания. Именно поэтому сильнее вина пьянит горькое питье, и хочется разделить с товарищами последний сухарь и самые заветные воспоминания.
– А очи в ней сыни-сыни, – рассказывает сидящему рядом с ним греческому лейтенанту белобрысый танкист, тот с пониманием кивает, рассказывает в ответ что-то не менее важное, обоим кажется, что они понимают друг друга без ставшего ненужным переводчика. Где-то на севере начинают стрелять тяжелые пушки – несколько одиночных, потом батарея открывает беглый огонь. Командиры переглядываются и подбираются.
– Кара, есть мнение, что героически сдохнуть у нас с тобой опять не получится, – капитану эвзонов кажется, что на круглой голове советского друга шевелятся уши.
– Я не расстроюсь, – отвечает грек и придает своему лицу карикатурно-мужественное выражение. Дружный смех командиров почему-то совсем не похож на тот, что звучал несколько минут раньше.
Ночь, ревущая под мостом вода. Несмотря на то, что прекратился бесконечный ледяной дождь, выбираться из караульной будки нет ни малейшего желания – тонкие доски укрывают от порывов пронизывающего ветра, позволяют сохранить под тканью шинели хоть немного тепла. Часовой ежится, долго и надсадно кашляет в кулак, поглубже натягивает на голову пилотку – пытается закрыть хоть кончики ушей – увы, сей головной убор для этого абсолютно не приспособлен. Доблестный воин забрасывает винтовку за спину и засовывает кисти рук под мышки. Из-за того, что большую часть солдат роты вчера погнали отражать нападение каких-то шальных греческих кавалеристов, в карауле вдвое меньше людей, чем обычно. Звук автомобильных моторов часового не радует – приходится вылезать из укрытия, смотреть, кого дьявол носит по ночам.
У моста останавливается пара небольших грузовичков. Солдат, ворча себе под нос, топает к кабине первого, хотя было бы что проверять – из кузова машины доносится испуганное овечье блеяние. У господ офицеров из штаба сегодня будет на обед свежая баранина. Сейчас бы уединиться где-нибудь в теплом месте с парой бутылок домашнего вина в компании хорошо запеченной бараньей ноги…
Иногда мечты сбываются очень быстро, хоть и не совсем так, как того хотелось мечтателю. Сильный удар в лицо, собственная пилотка во рту, завернутые за спину руки – и вот он, связанный, как баран, прижат лицом к той самой ноге – дергающейся и косматой.
Под овечье меканье грузовики подъезжают к караулке, злые небритые греки выпрыгивают из кузова…
По настилу моста топают царухи эвзонов – они подобрались к мосту раньше, чем подъехала группа захвата, и были готовы брать его с боем. К тому времени, когда в город въезжает первый танк, капитан Карагиозис уже имеет полную информацию о расположенных в городе войсках – капрал, начальник караула, прекрасно информирован. Он весьма общительный собеседник, напрочь лишенный национальных предрассудков. На карте Карагиозиса отмечены штаб армии и узел связи, места стоянок транспорта и расположение складов. Начкар знает даже, в каком доме квартирует генерал Верчеллино. Клад, а не человек. Десять минут на постановку задач, и половина греков растворяется в темноте. Оставшиеся грузятся в машины, карабкаются на танки. Колонна двигается по темным улицам спящего города, будит обывателей звуком моторов, светит в окна ярким светом фар.
– Мы делаем все возможное, господин генерал! Все резервы направлены в ваше распоряжение, прибывшая в порт дивизия прямо на причалах садится в грузовики и убывает в Эльбасан!
– Если через несколько часов здесь не будет хотя бы нескольких батальонов, мне придется отстреливаться от греков из пистолета!
Генерал Верчеллино раздраженно опускает трубку на рычаг. Батальон берсальеров, нос к носу столкнувшийся с греками в пяти километрах отсюда, рота охраны, четыре зенитки и батарея тяжелых гаубиц – против массы прорвавшихся танков и нескольких дивизий пехоты и кавалерии. Вся девятая армия, вернее, все, что от нее осталось, находится на позициях в полусотне километров к югу от Эльбасана. Счастье, что греков удалось остановить в дефиле! С другой стороны, оборона ущелья продержится ровно столько, насколько хватит снарядов к тяжелым гаубицам – личному резерву командующего. А все силы, что прибывают в порты Албании, Содду направляет Джелозу, потерявшему почти всю свою армию. Повезло, что в Дуррасе выгружается свежая альпийская дивизия.
Генерал подошел к лежащей на столе карте, снова прошелся циркулем по разноцветным разводам. Раньше полудня подкреплений не дождаться – пока солдат высадят на берег, пока они получат оружие… Четыре часа на дорогу…
В штабе кипит работа – стучат машинки, трещат телефоны, но в голосах подчиненных генералу слышится тревога. Они не верят, что врага можно отбросить?
С улицы доносится звук десятка моторов.
Адъютант вскакивает со стула:
– Вот и первые подкрепления, господин генерал!
Бросается перед командующим, распахивая двери, но вдруг резко останавливается и пятится назад, нашаривая рукой клапан кобуры:
– Русские танки!
Майор воевал в Испании, наверняка не ошибся…
Лязг гусениц слышен со всех сторон. Пистолет генерала остался в кобуре.
Вот, наконец, и нужная волна, на позывной откликается растерянный, но знакомый голос не верящего собственным ушам бойца.
– Приходько, дзен дзеля дрить твою мать восемь раз через ногу в неудобной позе, обсосок гребаный, дай мне связь с комбатом, срочно, морда полтавская! Повторяю – Котовский на связи! Бегом, сука!
Алексей поворачивается к забравшемуся на броню Карагиозису:
– Наши! Почему много слов? Пароль такой, для опознания.
Глава 5
Ни одно доброе дело…
Мусульмане умудрились извратить даже такое славное мероприятие, как баня. Где раскаленная каменка, где ковшик, которым нужно плескать в ее пышущую жаром пасть воду, квас или пиво? Размахнуться, закинуть жидкость на камни – чтобы ни много, ни мало, а в самый раз, успеть увернуться от шибанувшей в лицо струи ароматного пара…. Все это далеко, дома, за тремя морями и парой проливов в придачу. Нет, если разобраться, здесь в мытье толк понимают, только не по-русски это – строить мраморный дворец, чтобы смыть грязь со шкуры. Но если со своей банькой не сравнивать, то очень даже ничего. Однако времени занимает много. Пока в нескольких водах отмокнешь, на горячей плите полежишь, пока банщик – здоровенный, усатый детина – выдраит тебя специальной рукавицей из конского волоса, вывернет тебе все кости из суставов, помнет, потопчется по тебе, проходит почти вся ночь. Подумать только, как загадочно человеческий организм устроен – бани разные, а ощущение после них одинаковое, как у повешенного на веревку после стирки белья – вроде и трепан, и выжат, и сил нет, но чист, доволен, и горы можешь свернуть. А то, что вместо холодной, прозрачной, как слеза водочки под соленый огурчик и черный хлеб с сальцем да селедочкой в уютной комнате тебя ждет терпкое местное вино, белый хлеб, сыр, зелень и ароматная, только с очага, баранина – так у каждого народа в еде свой обычай.
