– Экипажу покинуть машину.
Над темной водой раскрываются белые купола парашютов, а к строю немецких машин с нескольких направлений, разгоняясь на снижении, приближаются все новые группы истребителей. Действительно, не повезло.
На невидимом с места боя авианосце «Афина» офицер наведения опускает микрофон – в этот раз его задача выполнена, но радар корабля продолжает бдительно обшаривать окрестности.
На аэродром уходят израсходовавшие боезапас «эмили», командир группы поздравляет подчиненных с успехом. Сербская речь над Афинами? Бывает и не такое.
* * *
Небо сегодня сплошь усыпано звездами. Они тут больше, чем у нас, яркие такие. То, что нет облаков – хорошо, в такую ночь не будет налета – немецкие пилоты боятся перехвата и в хорошую погоду остаются на своих аэродромах. Вот наши бомберы полетят обязательно, и греки, и советские, может, и англичане соберутся – у фрицев локаторов нет. Здесь, по крайней мере.
Наш оставшийся без моторов танк закопан в землю по самые башни, хороший дот получился – пушка, три пулемета. Вокруг еще несколько штук зарыто, получился опорный пункт, к которому ни пешком, ни на танке лезть не стоит. Единственное, чем достать можно, это тяжелым снарядом, и только при прямом попадании. Воронок вокруг хватает, но танки пока все на месте. Отбиваемся так, что немцы уже не раз кровью умылись.
В остальных танках распоряжаются греки, но ничего, общий язык мы с ними нашли быстро, теперь в гости друг к другу ходим. Хреново только, что с угощением и у нас, и у них паршиво – сидим на сухарях и жидкой каше, а мяса кроме рыбы так и вовсе нет. Знаешь, Вовка, как хочется маминых котлет попробовать? Румяных, ароматных, прямо со сковородки, чтобы шипели и жиром постреливали? Только, наверно, у вас там сейчас с едой не густо – тоже война. Вот как свернем Гитлеру шею, такой стол накроем – небу жарко станет!
Лязгает башенный люк.
– Венька, опять на звезды пялишься и письма сочиняешь?
– Ага. А что случилось?
– Труженика нашего не видал?
– Нет, он с час тому за пайком поплелся, с тех пор не видал. Опять где-то застрял, паразит.
Венька улегся поудобнее и снова запрокинул голову, разглядывая звезды. Вздохнул:
– Жрать охота.
«Похоже, пришли. Только бы больше не били. Руки-то затекли совсем, туго так скрутили, сволочи. Они, поди, вовсе отняться могут. Довоевался! Мамочка, только бы не били больше…»
Одетый в мешковатый маскировочный балахон немец толкает пленного в черном комбинезоне ближе к столу, распутывает завязки и стаскивает с головы пленного холщовый мешок.
– Где вы его поймали, фельдфебель?
– Сразу за второй линией окопов, господин оберлейтенант.
– Вы так уверены, что он с «танкового поля»?
– Да, господин обер-лейтенант, он еще с несколькими ходил на кухню за ужином.
– Вы прекрасно справились, Иоганн. Было трудно?
– Нет, господин обер-лейтенант. Этот солдат, – фельдфебель морщится, презрительно смотрит на пленного, – отстал от остальных. Сидел в кустах и ел прямо из бачка. Не думаю, что у него трудно будет получить нужную информацию.
Офицер поворачивается к сидящему слева от него человеку:
– Господин штаб-ротмистр, приступайте.
Немолодой крепкий мужчина в сербской форме без знаков различия подходит к пленному, осматривает, зло улыбается и с размаху хлещет ладонью по лицу.
– Что, попался, тварь большевистская? Встать!
Пленный поднимается, с ужасом смотрит в бешеные глаза допрашивающего и, надеясь избежать второго удара торопится, скороговоркой выдавая информацию:
– Рядовой Луконькин! Первая рота отдельного танкового батальона, механик-водитель я! – и, привычно пуская слезы: – Только не бейте больше, дяденька, я все расскажу!
* * *
Разбросанные тела, обгоревший искореженный металл. Это становится привычной картиной. Повседневная рутина, от которой сначала хотелось блевать, теперь же взгляд констатирует факты, привычно восстанавливая подробности произошедшего. Защитников укрепрайона застали врасплох. Враг пробрался в тыл и бил в спину, большинство наших убиты во сне. Когда все-таки начался бой, лишенные подвижности танки подорвали или сожгли из огнеметов. Диверсанты пробили брешь в обороне, и в прорыв рванулась ждавшая этого пехота – торопились к позициям полевых батарей, пока греки не опомнились и не успели подтянуть помощь.
Михаил пинком отбрасывает лежащую на пути немецкую каску. Впереди то, что осталось от машины его замполита – рыжий обгоревший металл, сорванные внутренним взрывом башни. Крыша моторного отсека – то, во что она превратилась, лежит метрах в двадцати.
Он хотел забрать экипаж сегодня-завтра, из ремонта вот-вот выйдет пара трофейных машин. Не успел. Теперь нужно писать еще пять похоронок.
На греческих фронтах положение патовое – у союзников нет сил, чтобы отбросить фашистов, те споткнулись у Салоник и горы Вермильон. В Албании немцы и итальянцы медленно выдавливают греков к границе, но Валона и Эльбасан еще держатся. Там скорее, не враг наступает – эпирская армия отходит на рубежи, на которых так удобно было сдерживать противника осенью и зимой.
Пока Салоникский фронт подпирают своим главным калибром корабли греческого флота, ни взять город, ни помешать эвакуации гитлеровцы не могут. Отогнать флот врагу нечем – выдохлась к лету на Балканах немецкая авиация. По слухам, они даже у союзных болгар часть самолетов отобрали. Нашим летчикам тоже несладко, но недавно несколько эскадрилий перебросили с Лероса, кое-какую технику передали англичане. А немцам подкрепления брать негде, основные силы люфтваффе застряли на восточном фронте. По сводкам Совинформбюро им там не до перебросок на второстепенный театр.
* * *
Небо над головой – безоблачное, пронизанное солнечным светом, столь непохожее на привычные серые лохмотья! Такое же, как восемь лет назад. Тогда тетя Бесс, поймав умоляющий взгляд любимого племянника, взяла юношу с собой в вояж, чтобы показать места, воспетые великими поэтами и драматургами античности. Юношу поразило чудовищное несоответствие воображаемых образов тому, что он увидел на самом деле. Ни белокурых атлетов, ни волооких красавиц с осиными талиями. Галдеж, размахивающие руки – полноте, это греки? Чем они отличаются от турок? Язык афинских улиц, непонятный ярому поклоннику классической литературы, отличнику и гордости преподавателей… В отличие от Греции, греки Джону не понравились. Они были недостойны своих великих предков. Те шесть недель, что длилось их путешествие, юноша, любуясь природой и архитектурой, старательно не обращал внимания на местных жителей. Как молод он тогда был!
Собственно, второй лейтенант Мэллоу и сейчас не может похвастаться почтенным возрастом. Дождавшись, когда толчея на трапах сошла на нет, он отдает честь второму помощнику капитана – рыжему Тому Смиту, вместе с которым пялился на панораму Пирейской гавани.
