– Ничего, – запрокинув голову, смеется Лаис.– Останься в живых, и мы с тобой еще станцуем танго, я научу.
От вальсов, вина и близости женщины голова идет кругом. Бал заканчивается.
– Все этот комендантский час, – злится Лаис. – Прежде мы веселились далеко за полночь. Надеюсь, мой кавалер проводит меня до дома?
Из группы расходящихся гостей Алексею машет, прощаясь, Карагиозис – он тоже уходит не один.
Квартира Лаис находится на первом этаже не самого большого двухэтажного дома, совсем недалеко от ратуши, они добираются за каких-то десять минут.
– Надеюсь, ты не сбежишь? – поворачивается спутница к Алексею.
– А как же муж? – обручальное кольцо Котовский заметил в самом начале бала.
– Мой муж уже полтора года живет в Лондоне, Алексий. Входи.
Оглушенный поцелуем Алексей смотрит, как она поворачивается к нему спиной:
– Помоги расстегнуть платье.
Его пальцы расстегивают крючки, шуршит ткань, с шорохом опадают на пол детали женского гардероба…
– Если ты не поторопишься, я сама сорву с тебя этот дурацкий мундир…
В комнате стоит полумрак. Лаис пробирается к окну и отдергивает плотную штору – режим светомаскировки в Афинах соблюдается очень строго. Окна выходят на запад, света в комнате не становится намного больше, но Алексею хватает – он может еще раз рассмотреть свою женщину.
Лаис довольно высока, с красивой тяжелой грудью и тонкой талией. Взгляд Котовского опускается к широким женственным бедрам, жадно любуется обнаженными ногами. Не слишком длинные, но стройные и сильные ноги спортсменки и танцовщицы. Женщина чувствует его восхищенный взгляд и медленно поворачивается, позволяя любовнику насладиться зрелищем своего тела.
– Лаис, у тебя есть дети?
– Нет, Алексий. Мой муженек предпочитает кувыркаться с мальчиками. У нас это встречается, знаешь ли.
Опешив, Котовский не может удержаться от расспросов:
– Тогда почему ты за него пошла?
– Молодая была, глупая. Он был красив, как бог, – высокий атлет, широкоплечий, с голубыми, как весеннее небо глазами. И так замечательно ухаживал… Я решила – это та самая любовь, которая одна на всю жизнь. Дура. Он рассчитывал браком ускорить карьерный рост. После того, как отец погиб, большая часть наследства досталась брату, и муж потерял ко мне интерес, а через полгода уехал в Англию – преподавать греческий. Иногда он присылает мне письма.
– Извини, а сколько тебе лет?
Лаис садится на кровать рядом с Алексеем, валит его на подушки, приближает полные губы к его лицу и зловеще шепчет:
– Двадцать пять. Ты связался со старухой, над тобой будет потешаться весь город!
Мужчина не выдерживает, сгребает ее в охапку и принимается доказывать, что ни о чем не сожалеет. Время летит незаметно.
– Всё.
Лаис вырывается, спрыгивает с постели и отбегает к двери в туалетную комнату.
– Скоро придет прислуга. А еще я хочу есть. Как у тебя с деньгами? Не разоришься, если я затащу тебя в лучший ресторан города?
Два дня отпуска пролетели как один миг.
– Надеюсь, старалась я не зря, и тебе будет что вспомнить, Алексий Кожаный Затылок.
Лаис напряжена, как натянутая струна – потяни чуть сильнее, и, скручиваясь спиралями, со стоном разлетятся в стороны никому больше ненужные обрывки.
– Ты был отличным любовником, мне понравилось. Если захочешь продолжить и будет возможность – заходи. Провожать не пойду, сам доберешься.
Котовский проводит рукой по копне черных волос, кончиками пальцев касается губ – остановить, пока распаляющая себя женщина не ляпнула такого, чего никогда ему не простит.
– Я не силен в вашем законодательстве, но знакомства у тебя есть, и неплохие. Если буду жив, постараюсь вернуться через месяц. К этому времени ты должна быть свободна и готова снова выйти замуж.
– Кто тебе сказал, что я собираюсь сменить одного картонного мужа на другого?
Она не позволяет себе поверить, в глубине ее глаз прячется ожидание боли – сейчас засмеется, скажет, что пошутил. Или молча пожмет плечами.
– А я и не спрашивал. Просто сделай это. Я так хочу.
Она пошла его провожать и махнула рукой вслед уезжающему автомобилю.
* * *
Солнце висит за спиной – почти полдень. Не зря самолеты противника постоянно норовят зайти в атаку с той стороны. Но получается у них редко – зенитчики и истребители с островных аэродромов чаще всего срывают такие попытки. А против солнца попробуй цель разгляди. Это о хорошем.
Остальное – плохо. Оборону в Халкидике немцы взломали сразу в трех местах. Прорыв непосредственно к Салоникам ликвидировали, но два других закрыть было просто нечем. Все, что теперь могут добровольцы, – это сдерживать продвижение немцев, не позволить в считанные часы добраться до портов на южном берегу полуострова. Пока получается.
Ерофей движением руля и легким толчком педали немного доворачивает танк, загоняет в прицел участок дороги. Ждет, пока силуэты разнюхивающих обстановку мотоциклистов сольются в поле прицела и отправляет им навстречу осколочный так, чтобы снаряд ударил в грунт проселка с небольшим недолетом. Когда ветер относит клубы дыма в сторону, на дороге стоит только один мотоцикл из четырех – два опрокинулись в кювет, последний, развернувшись, удирает. Трупы в стоящем на дороге «цундапе» уже никуда не торопятся – один навалился грудью на руль, второй запрокинулся в коляске.
Ерофей, не дожидаясь команды, дает задний ход, разворачивается и отводит танк на полкилометра южнее, к заранее выбранному укрытию – сейчас фрицы развернут передовые части и попытаются атаковать его старую позицию, их по очереди трепанут два экипажа, стоящие теперь ближе к переднему краю. Потом снова придет очередь их танка выпустить пару снарядов. Если немец попробует обойти, наткнется на такую же подвижную засаду – батальон перекрыл чуть не половину полуострова. Хорошо придумал капитан – немцы несут потери, хоть небольшие, но обидные, и топчутся почти на месте, а сделать ничего не могут – танкисты в полноценный бой не ввязываются.
Вот только жара… Жуков делает пару глотков из фляги и открывает люк – минимум полчаса можно отдохнуть.
Перекусили, чем бог послал, и снова приготовились к бою. В этот раз подловить фрицев не получилось – они пробрались по бездорожью и вызвали артиллерийский огонь – пришлось уходить с позиции, наугад саданув пару семидесятипятимиллиметровых фугасок по заросшим кустарником вершинам – туда, где померещился в листве блеск оптики. Ерофей придавил педаль подачи топлива, на четверть повернул рулевое колесо, обходя торчащий у обочины валун, и земля с грохотом ударила в левую гусеницу, танк тряхнуло, смотровые щели заволокло дымом, но Ерофей этого уже не увидел – медленно сполз с сиденья и завалился набок.
