— У меня были хорошие вести, — сказал он. — Дигби говорил мне, что ты молодец. Хороший парень. Рад слышать это. Можешь служить примером.
Королева обняла его со свойственным ей отчуждением: она никогда не проявляла заметной привязанности ни к кому из своих детей, исключая Георга, только к нему — это было заметно, когда она на него смотрел а или слушала его.
Король хотел знать все о его плавании, как они пришли в Ла-Манш и обратили в бегство французов и испанцев. Было очевидно, что он гордится участием собственного сына в такой операции. Уильям был доволен и решил, что, в конце концов, жизнь матроса не так уж плоха и значительно лучше быть матросом на «Принце Георге», чем ребенком в королевской детской.
Он встретился с обоими старшими братьями, которые приехали в Виндзор повидаться с ним. Георг не скрывал своего ужаса от его одежды и манеры поведения — чрезмерного, по его мнению, оживления, — которую он приобрел, но тоже был очень рад встрече.
— Ты погрубел, — сказал Георг, — но, слава Богу, они сделали из тебя мужчину.
— Это достижение, в некотором роде,— добавил Фредерик.
Они посвятили его в свои тайны и рассказали о самых последних любовных победах Георга и о любовных свиданиях в аллеях Кью, когда Фредерик стоял на страже. Они говорили более откровенно, чем прежде, и Уильям знал, что братья уверены: становясь моряком, он становится и мужчиной.
Вернувшись на «Принц Георг», он встретил какой-то странный прием.
— Его Высочество вернулись, — сообщил один из матросов.
— Конечно, ему ведь надо было домой, к маме.
— Что это значит? — спросил Уильям. Матросы продолжали разговаривать между собой,
не обращая на него никакого внимания.
— Для всех нас — никаких отлучек. Ни для кого. О, но Его Высочество — совсем другое дело. Он еще не может обходиться без мамочки. И вот он должен был поехать и рассказать ей, как тяжело ему живется.
— Ничего подобного, — закричал Уильям со злостью. — И вовсе не мама велела мне приехать, а мой отец.
— Ах так, приказ Его Величества, да?
— Да, — ответил Уильям.
— И пока мистер Гельф развлекался на балах и приемах, Сэм здесь умолял, чтобы его отпустили домой, потому что его отец умирает, и разве его отпустили? Нет. Но Его Высочество — это другое дело!
Уильям посмотрел на Сэма с искренним сочувствием.
— Мне очень жаль. Если бы я знал, я бы не поехал. Я бы сказал, чтобы ты поехал вместо меня. Как твой отец?
— Умер, — был короткий ответ.
Наступило молчание. Уильям отвернулся. Георг обязательно расплакался бы и сказал что-нибудь трогательное в утешение. Уильям же не мог сказать ничего, но его молчание оказалось выразительнее любых слов.
Потом кто-то подал голос:
— Ты не виноват, Гельф. Уильям ответил:
— Я должен был поступить так, как мне велели. Здесь я чувствую себя гораздо свободнее, чем когда-либо дома.
Напряжение спало. Кто-то рассмеялся:
— Кто-нибудь из вас хотел бы быть Его Высочеством? Не обращай внимания, Гельф, забудь все, что здесь было.
Они еще раз убедились в том, что ничего не имеют против этого королевского отпрыска.
Понадобилось всего несколько дней, чтобы он вновь освоился на «Принце Георге», который порой превращался в арену для петушиных боев. Его короткое пребывание дома позволило ему забыть, какой грубой может быть речь — он не понимал и половины, какой душной — тесная каюта, отвратительными и навязчивыми — запахи и что значит постоянно находиться в полутьме, когда мрак рассеивается только одной лампой, свисающей с потолка.
Его товарищи были постоянно готовы обрушиться на него за малейший намек на его происхождение; они смеялись, когда его освобождали от службы для занятий с мистером Мадженди. Они не спускали ему того, что на их языке называлось выпендриванием.
«Перестань, парень! Здесь нет разницы между сыном короля и сыном проститутки», — эту фразу он слышал постоянно.
— Я согласен с этим, — отвечал добродушно Уильям. — Мы имеем дело с человеком, а не с его родителями.
Хотя он мог вспылить, его гнев быстро проходил. Он больше надеялся на кулаки, которые заметаю окрепли, чем на слова. Он не отличался большой находчивостью и остроумием, но был добродушен и, если мог, никому не отказывал в помощи. Настороженность превратилась в насмешливую терпимость: пока Гельф — нормальный парень и не козыряет своим происхождением, они не станут к нему приставать.
Он научился ругаться не хуже других. Когда их отпускали на берег, он выходил в компании своих друзей и так же, как они, во всех портах больше всего интересовался девицами. Он был своим парнем, этот Гельф, его приняли как подтверждение известной им поговорки, что все люди стоят друг друга.
«Принц Георг» очередной раз пришел в Спитхед незадолго до Рождества. Адмирал Дигби получая приказ отправить принца Уильяма на несколько дней в Виндзор. С тех пор, как принц поступил на корабль, он несколько раз приезжал домой, и его частые отлучки вызывали неудовольствие. Граф Сэндвич сказал как-то королеве, что подобное покровительство не прибавляет популярности королю. Королева посмотрела на него весьма холодно и ответила, что Его Величество сам может решить все вопросы, связанные с карьерой сына. Сэндвич, который гордился своей прямотой, отрезал:
— Если Ваше Величество не знает своих обязанностей, то я свои знаю!
Королева была в гневе, но поскольку она не рассчитывала, что король посчитается с ее мнением, вынуждена была снести эту дерзость. И Уильям продолжал получать удовольствие от частых перерывов в службе.
На этот раз приезд домой был грустным, поскольку ему предстояло попрощаться с Фредериком, которого посылали в Германию для прохождения военной службы.
Принц Уэльский был в отчаянии. Они с Фредериком были неразлучны. Что он будет делать без Фредерика? Кто сможет помочь ему устраивать свидания со своими избранницами? И с кем он сможет делиться? И если уж Фредерик должен стать военным, почему он не может учиться в Англии? Почему король уверен, что только немцы знают, как надо учить солдат? Принц Уэльский тоже хотел бы быть военным. И если Фредерик должен уехать, он хотел бы уехать вместе с ним.
— Принц Уэльский не может покидать страну, — сказал король.
— Тогда позвольте нам учиться в Англии, — возразил принц, чем так поразил короля, что тот, выпучив глаза, обозвал сына юным нахалом, чья наглость превосходит достоинства.
Итак, это был грустный визит. Король был очень печален, плаксиво сентиментален и без конца давал советы, ибо, поскольку с принцем Уэльским уже было связано немало скандалов, Фредерик сделался его любимцем. Его Величество сделал все приготовления, как в свое время для Уильяма: и вот наступил последний вечер, и снова все собрались вместе, как это было накануне отъезда Уильяма.
