— Может, и я как-нибудь присоединюсь. — Балабуев съездил под стол и выставил бутылку минеральной воды. — Боржоми. Вот, коллега принес. — Шварц воду не носил, но по замыслу годилось. А Балабуев продолжал: — Знаете, как в народе говорят? Поздно пить Боржом, когда почки отвалились. Наверно, знают, раз говорят. Я потому и взял именно Боржоми, что не поздно. В самый раз. А со святыми упокой… еще успеем присоединиться. Мы ведь с батюшкой не всегда ладим, уводит наших подопечных от Уголовного кодекса в лучший мир. Вы на кладбище давно были? Такие памятники, в граните, мраморе, вершина, буквально, в облаках. А где же им быть, когда такие люди. Не поделили первичный капитал, и, вот, пожалуйста. Зато провожают с певчими. Каррероса, говорят приглашают и этого, как его… забыл… Специально русский язык изучил, помните, как оно у Маяковского? Сам не видел, рассказывали, пожарная машина выезжала, дым столбом, думали пожар, а это ладана накурили. Нас с вами это не касается. Но врач, видите, обнадежил, не скрою, рад, искренне рад, на поправку дело повернуло самым чудесным образом. И об операции рано, хоть, чего Бога гневить и наперед загадывать? Это сейчас не тот случай. Можно смело беседовать, и если сочтем нужным, еще и еще раз….
Кто из нас (читателей) еще не знает, может сейчас поучиться. Фирменная манера Сергея Сидоровича, ясно, не на каждый день, а для особых случаев, когда нужно, как следует, раскачать и разогреть своего (как его назвать?) гостя… Пусть пока так.
Иван Михайлович вежливо улыбался и устроился слушать молча. — Что-нибудь хотите уточнить? — Балабуев перевел дух и обратился к адвокату.
— Всего лишь хочу подчеркнуть. Сами должны понимать. Болезнь имеет серьезный характер, и даже временное улучшение… — … знаю, знаю, — пытался вмешаться Балабуев, но Игорь Маркович довел мысль до конца… — и даже временное улучшение не дает повода для оптимизма. Я хочу просить, чтобы вопросы к Ивану Михайловичу не были слишком утомительны и многословны. Для того и я здесь, чтобы лишним не затруднять… Других причин, сами понимаете, нет и быть не может…
— … знаю, знаю, — еще раз наскочил Балабуев и вновь был отвергнут. — Все дело в том, что мой, как бы… клиент, хоть, конечно, у нас простая беседа (— можно, клиент, — согласился Балабуев) так вот мой клиент имеет одну особенность.
Игорь Маркович взял паузу, ожидая вопроса, но теперь Балабуев смолчал, и Игорь Маркович продолжал.
— Да, именно особенность. Внезапного ухудшения состояния здоровья. Нельзя волноваться категорически. В этом случае разговор придется немедленно прекратить.
— Я об этом и сам говорю. Разве заинтересован волновать… Балабуев приложил руку к груди, и обменялся со Сперанским понимающими улыбками. — Я потому и просил не самому, а только с помощником. А теперь вы позволите?
— Только осторожно.
— Именно так. Тем более, что выполняю поручение самого Ивана Михайловича. — Тут все глянули разом на Берестова. Тот пока сидел мирно, с благодушной улыбкой, в которой, впрочем, было немало мудрой печали.
— Ведь Кульбитин Павел Николаевич, — пояснял Балабуев, — был с Иваном Михайловичем в дружеских отношениях. Это для нас — работа, а для Ивана Михайловича — личная потеря. Потому его пожелание найти преступника я воспринял, как личную просьбу. Это теперь мы счастливо встретились, а тогда прямо с больничной койки прозвучало, можно сказать, как последнее напутствие. Найти и обезвредить. Я так и воспринял.
— Это правда. — Подтвердил Игорь Маркович.
— Зато теперь, когда вот так сидим… однако… видите, как получается…
— Но и чрезмерно торжествовать не следует. Силы моего клиента, сами понимаете, подорваны болезнью… Давление подскакивает…
— И я не заинтересован. Это так, для знакомства. Леонид Германович, будь другом, налей Боржоми. А мы, господа, давайте начнем. За господ не извиняюсь, так теперь у нас принято. А если что: тамбовский волк, тебе господин… По моему, удачно. Игорь Маркович, располагайтесь удобнее. Что вы на самом краешке устроились?
— Именно потому, что пора начинать.
— В каких отношениях, Иван Михайлович, вы были с Кульбитиным? Ясно, что в дружеских. Но, может быть, каких иных? Деловых, в частности.
— Не состоял… или, что в таких случаях говорят…
— Неважно, что говорят, важно, что не состояли. Я почему спрашиваю. Павел Николаевич, как оказалось, позволял себе инициативу проявить в хозяйственных делах. Проекты затевал. Видите, вашу дочь решил возвести, так сказать, на пьедестал.
— Не скрою, Павел Николаевич симпатизировал моей дочери. Как, впрочем, и Плахов Алексей Григорьевич. Что же тут удивительного, если, как вы говорите, пьедестал.
— Ничего удивительного. Прямо скажу, можно поздравить. И вас, как отца. Но ведь такой бенефис денег стоит.
— Павла Николаевича инициатива. Хоть встретила мое одобрение. И поддержал материально по мере скромных возможностей. Хотелось Машеньку порадовать. Она, вы, наверно, знаете, Византией с детства увлекалась. Даже вплоть до болезненной формы.
— А Павел Николаевич знал о болезненности?
— Не только знал, но проявлял большое участие. Со мной, ведь, сами понимаете…
— Понимаю. Но вот по поводу скромных возможностей. Завод в городе Купцовске трудится не без вашего участия, как одного из важных членов Правления ЗАО (для тех, кто еще не знает: закрытое акционерное общество). Дело не в доходах, просто хочу оттенить свойство…
— Странно ставите вопрос. — Вмешался Игорь Маркович. — Можно подумать, вас интересует имущественное положение Ивана Михайловича. Если так, то совершенно напрасно.
— И я о том же. — Подхватил Валабуев. — Просто уточнить. Заслуженный человек. Гордиться можно. Это раньше было как-то не принято. Ложная скромность. Зато теперь…
Вмешался сам Берестов. — Мне много не нужно. А дочь после меня пусть распоряжается.
— Моя мысль! — Подхватил Валабуев. — Просто хотел на резкость навести для ясности. Но разве вы с Кульбитиным… Кстати, тут до вас иностранный гражданин Антонян побывал. Буквально, на вашем месте. С удовольствием вспоминал Павла Николаевича и вас…
— Позвольте. — Берестов задвигался.
— Да, да. — Подтвердил Валабуев. — Деловой человек, но обещал в наших краях задержаться. Сам вызвался. Так что сможете иметь удовольствие…
Никакого удовольствия эта новость Ивану Михайловичу не доставила. — Какой Антонян? — Это Берестов спросил, а Сперанский ринулся в бой.
— Я категорически возражаю…
— Сергей Сидорович… — дружески подсказал Балабуев…
— Господин следователь, я против ведения разговора подобным тоном. Иван Михайлович находится здесь в качестве свидетеля…
— Только так. — Тут же подтвердил Балабуев. — С лучшими намерениями. У меня недавно дочь Ивана Михайловича побывала, вот там пришлось пережить… не скрою.
Видно, Сергей Сергеевич, как опытный боец, постоянно меняет направление атаки, ищет слабое, уязвимое место. Вот и сейчас, не добившись реакции на свои слова, он добавил вскользь.
