– Ох, я не то хотела сказать!
– Знаю. К тому же в разгар событий вас уже здесь не будет.
Опа. Сама признала! Впервые. И тон у нее грустный.
– Как-нибудь переживем, – слышу я собственный голос. – Как-нибудь переживем.
На пресс-конференцию мы добирались на разных машинах: мама ехала из столицы вместе со своим штабом, предварительно наказав папе привести себя в порядок к вечеру. Он это может, если надавить как следует, а мама давить умеет. Понятия не имею, как выглядит их супружеская жизнь, даже думать об этом не хочу – и с годами думаю все меньше. Пусть живут как угодно, раз их обоих это устраивает.
Мэл отвозит домой папу и Мередит. Я еду с мамой.
– Больше всего меня радует, что до выборов осталось полгода: кампания будет недолгой, – говорит мама, вглядываясь в темноту. – Обычно к выборам на такую должность готовятся минимум год. – Она косится на меня. – Это было бы гораздо хуже.
– Но ты все равно бы не отказалась.
– Да… не отказалась бы. И вы с Мэл осудили бы мое решение, знаю.
– Мы тебя не осуждаем.
Тут она фыркает. Ничего себе!
– Еще как осуждаете. И я своих родителей осуждала. Молодежь так устроена.
Ее родители живут в Северной Дакоте. За семнадцать лет я видел их от силы раза четыре. Не удивлюсь, если она до сих пор их осуждает.
– Я ведь делаю это для вас, – говорит мама. – Вы думаете, что я честолюбива и хочу власти – не без этого, конечно, иначе я бы вообще не пошла в политику! – но дело не только в этом.
Даже не знаю, что ей сказать. Она никогда так не откровенничает. Никогда не признается, что ею движет что-то кроме патриотизма и желания служить своему народу.
– У тебя все нормально? – спрашиваю я.
– Видишь, твой вопрос меня даже не удивляет. Мы совсем забыли, как надо разговаривать друг с другом, правда? Отношения потихоньку меняются, эволюционируют, а в один прекрасный день ты поднимаешь голову и видишь, что все изменилось полностью и бесповоротно.
– Ты же не веришь в эволюцию.
Мама смеется. Ей-богу, смеется!
– С точки зрения политики – не верю, нет. – Она снова смотрит на меня. – Интересно, что ты обо мне думаешь? Только честно. Что я за человек, по-твоему?
Я молчу. Ох, только бы этот вопрос оказался риторическим…
– Кстати, у меня действительно все нормально. – Ага, значит, риторический. – Но впереди у меня очень важные события, сынок. Местная верхушка с ее мелкими тиранами и междоусобицами остается позади. Я стану высокопоставленным чиновником.
– И будешь вести опасные войны с большими страшными тиранами.
– Точно, – вздыхает мама. – После выборов в лейтенант-губернаторы я думала, что все кончено: так мне и сидеть в местной администрации до конца дней. Может, однажды в совет по делам школьного образования попаду или в какую-нибудь госкомиссию. И вдруг такое! Все ведь решилось в одночасье, буквальное в считаные дни. Меня ждет большое будущее.
– Если одержишь победу на выборах.
– Одержу.
Ну… да, она-то скорее всего одержит.
– Что положено делать человеку, когда его мечты начинают сбываться? – спрашивает она. – Об этом никто не рассказывает. Да, нужно следовать за своей мечтой, это понятно, но что делать, когда мечта исполняется?
– Получать удовольствие. Работать изо всех сил и по возможности не быть последней сволочью.
– Не выражайся! – Это мама только для порядка так говорит, на самом деле она не сердится. – Я ведь делаю это для вас, даже если вам порой кажется иначе. Мечты, конечно, мои, не отрицаю, но ведь я мечтала сделать мир лучше для вас.
– Только для нас – для меня, Мэл и Мередит?
– Для вашего поколения. Вам, ребятки, непросто живется, я знаю.
– Правда?
– Я хочу вам помочь.
– Правда?
– Перестань. Я тоже когда-то была подростком и прекрасно понимаю, каково вам.
– Правда? – на свой страх и риск спрашиваю я.
Мама хмурится. Бросает взгляд в зеркало заднего вида: не отстала ли Мэл?
– Я много чего видела… такого, во что и поверить-то трудно, – едва слышно произносит она.
Я сразу настораживаюсь.
– Что, например?
Она только качает головой.
– Мир опасен, Майк. Я бы хотела думать иначе, но факт остается фактом. Кругом одни опасности. Я очень волнуюсь за вас с Мэл. И мне безумно страшно за Мередит… Какое будущее ее ждет? Будет ли она в нем счастлива?
– Тебе надо отпустить ее на концерт «Сердец в огне».
– Знаю. Она это заслужила. И к тому же она будет так по вас скучать…
Лучше не принимать эти слова всерьез – они совершенно не в мамином духе. За окном, в ночи, мелькают силуэты деревьев. Я вглядываюсь в темноту (ищу голубые огни, что ли?), но ничего такого не вижу.
– Что ты видела? – еще раз спрашиваю я. – Когда была подростком?
– Ничего, – чересчур поспешно отвечает мама. – Ты подготовился к экзаменам?
– Ага. Что значит «ничего»?
– Майк, – предостерегающе говорит она, – все молодые люди допускают одну и ту же ошибку: думают, что только они видят изъяны и несовершенства мира.
– Вот и коп то же самое говорил, – бормочу я.
– Какой коп?
– А, по телику, – убедительно вру я и мысленно хвалю себя за быстрый ответ. – Взрослые тоже допускают одну и ту же ошибку: думают, что изъянам и несовершенствам мира можно не придавать большого значения, ведь подростки рано или поздно вырастут. Поумнеют. Ну да, вырастем, и что с того? Живем-то мы сейчас, как и вы.
– А что у тебя происходит? – Мама тут же навостряет уши, словно сурикат.
– Мам…
– Нет уж, выкладывай. У тебя все нормально?
– Я не то хотел ска…
– А по-моему, как раз то. Подростки бунтуют, сопротивляются родителям. Таков закон природы. Но это не значит, что мы перестаем за вас волноваться. Перестаем быть родителями.
– Папа вон перестал. Давно уже.
Тут воцаряется очень, очень нехорошая тишина. Только мне почему-то плевать.
– Ваш отец… – начинает мама и не договаривает.
– После той истории с хищением дядиных денег его как будто выключили, – продолжаю я. – И больше не включили. Но Мэл по-прежнему его любит. Так что же с ним стало? Куда он пропал?
– И почему я не могу его вернуть? Не знаю. Мне и самой хотелось узнать. Зато сегодня он был с нами.
– Процентов на сорок, угу. И самое грустное – всем показалось, что это огромное достижение.
