Он опять хмурится и смотрит на луну.
– Там ведь хотели строить города. Никакой нищеты, никаких войн. Такие были планы…
– Ладно, все, я пошел. Скажу Мэл, чтобы отвезла тебя домой…
– Одолжи мне немного денег, пожалуйста, – выпаливает отец.
Вот это поворот!
– Чего?
Он вздыхает.
– Мамины советники решили, что мне нельзя давать доступ к семейным счетам. Наличных совсем не осталось. А у мамы я просить не хочу.
Даже не знаю, что сказать. Ну что тут скажешь? Мне ведь даже не обидно, просто очень грустно – настолько, что я не могу смотреть ему в лицо.
Достаю из кармана чаевые за вечер и отдаю всю стопку.
– Спасибо…
– Только жди в машине, – перебиваю я папу, все еще не глядя на него. – И не вздумай садиться за руль.
Папа отчаливает на парковку, а я возвращаюсь ко входу в кафе и уже хватаю дверную ручку, как вдруг краем глаза замечаю красный огонек. В кустах.
Там стоит Нейтан – курит.
– Слушай, извини! – выпаливает он. – Я вас увидел и хотел поздороваться, а потом…
Понятно, понятно. Он хотел поздороваться, но услышал нелепые трагические речи моего отца. И решил не соваться, не мешать нам своим появлением – поэтому так и сидел в кустах.
– Ну что, все подслушал? – в ярости спрашиваю я.
– Майк, я…
– Как ты можешь курить?! Это отвратительно. У тебя изо рта несет, как от собаки. А главное, на быструю смерть можно не надеяться.
– Майк, да я же случайно, клянусь.
В груди у меня горит так, будто туда заливают расплавленное зло.
– Забей. Мне работать надо.
Весь вечер я стараюсь не встречаться с ним взглядом, хотя он сидит рядом с Хенной (Мэл повезла папу и Мередит домой). Тина орет на меня всякий раз, как залетает на пятачок, но я ее не слушаю, слишком занят: без конца пересчитываю бутылки с кетчупом и мечтаю сдохнуть, мечтаю сдохнуть, мечтаю сдохнуть, мечтаю сдохнуть.
Глава шестнадцатая
в которой Сатчел рыдает у себя в комнате, обвиняя себя в смерти друзей (хотя все вокруг убеждают ее, что это не так); в окно стучится Дилан; он утешает Сатчел и наконец-то целует; она останавливает его, говорит, что все понимает, но вынуждена разбить ему сердце; тут кто-то стучит в дверь; мама снизу кричит, что это второй Финн; Дилан делает на удивление серьезное лицо и спрашивает: «А можем ли мы ему доверять?»
– Здравствуйте, доктор Лютер.
– Рада тебя видеть, Майкл.
– Да ладно? А разве это не означает, что в прошлый раз вы дали маху?
– Смотрю, ты по-прежнему боишься неудач.
– Да, да, помню. «Почему ты во всем видишь только победу или поражение?»
– Ты ответил себе на этот вопрос?
– Думал, что ответил. Да, видно, нет.
– Сразу хочу тебя предупредить, что ко мне уже приходила твоя мама.
– Как пациент?
– Нет. Но не делай такое потрясенное лицо. Она приходила как твоя мать. Взволнованная мать. Она рассказала, что ты столкнулся с… рядом проблем. Я хочу, чтобы ты знал о нашем с ней разговоре. А вот все, о чем мы будем говорить с тобой, останется между нами, обещаю тебе.
– Про выборы она вам рассказала?
– Да. Какие чувства ты испытываешь по этому поводу?
– Странные.
– Почему?
– Как будто ее выборы больше не имеют ко мне никакого отношения. Как будто я уже уехал и вся эта кампания происходит в ее жизни, а не в моей. И к тому же… ну, мама в этот раз нормально себя ведет.
– Рада это слышать.
– Ну да. Журналюги к Мэл не лезут – только на концерте одна пристала. Видели?
– Видела.
– Здорово было! Сестра у меня просто молодец. В прошлый раз она бы на такое не решилась.
– Да, твоя сестра очень сильная, но сейчас разговор не о ней, так ведь?
– Да, пожалуй.
– Расскажи мне, что происходит, Майкл. Почему ты снова ко мне пришел?
– Мама уже все вам рассказала.
– Хочу услышать от тебя.
– …Ну, меня клинит… опять. То и дело попадаю в западню. Не могу выйти из дома, пока не запру дверь определенным способом – только я сам не знаю, что это за способ такой, и вообще – сколько может быть способов запереть входную дверь?! Часто меня заклинивает во время умывания или мытья рук: все нужно делать в строго определенной последовательности, иначе беда. А еще я без конца пересчитываю одинаковые предметы… не могу перестать.
– Как тебе кажется, что произойдет, если ты сделаешь все неправильно?
– Не знаю. Что-то ужасное. Что-то такое, с чем я не сумею совладать. Мир рухнет, типа того.
– Прямо рухнет?
– Не знаю.
– Это имеет какое-то отношение к ребятам из твоей школы, которые гибнут при загадочных обстоятельствах?
– Вы об этом слышали?
– Конечно. Такое и раньше случалось. Это один из самых ужасных социальных феноменов наших дней.
– А вы знаете, в чем причина?
– Причина? Насколько я понимаю, это все несчастные случаи и суициды. Думаешь, за ними что-то стоит?
– Нет. Наверное, нет.
– Ты имеешь в виду каких-нибудь вампиров или пожирателей душ? Не удивляйся так… Когда я была в твоем возрасте, на нас напала армия ходячих мертвецов. Это было ужасно, но в конце концов их удалось обезвредить без лишнего шума – усилиями небольшой группы людей. Взрослые делали вид, будто ничего не произошло.
– …Даже не знаю, что вам на это сказать.
– Нынешние события как-то повлияли на твое состояние?
– Я же не хипстер.
– Нет.
– Но мы были на том концерте. И еще мы с Хенной сшибли оленя. И… все такое.
– Боишься, что я тебе не поверю? Даже после моего рассказа о ходячих мертвецах?
– Угу.
– Совершенно не важно, верю я тебе или нет. Если ты сам в это веришь, нам обязательно нужно это обсудить.
– Джаред говорит, не все становятся Избранными. А из нас подавно никто не станет.
– Он по-прежнему твой лучший друг?
– Хорошая у вас память.
– Нет, я просто веду записи.
– Да, он мой лучший друг. Приглядывает за мной. Иногда, когда меня заклинит, помогает выбраться. Вообще он даже больше, чем лучший друг.
– Ты его любишь.
– Да, но не в том смысле. Он, конечно, гей, но тут другое… Он мне как родной, только еще лучше, потому что родню не выбирают, а его я выбрал.
