На мне всего-навсего смокинг.
Впрочем… ладно, смокинг мне действительно к лицу.
– Ну, красавчик! – говорит папа Хенны, выходя вместе с ее мамой на крыльцо.
– Привет, Майк, – здоровается со мной миссис Силвенноинен. Показывает нам телефон. – Можно вас щелкнуть?
– Ага.
Хенна подходит поближе ко мне, а ее мама нас фотографирует. Мы выглядим очень убедительно: как будто действительно собрались на выпускной бал вдвоем. Так ее родители и думают. Еще они думают, что Хенна собралась отмечать выпускной в коттедже на озере – заночевать там вдвоем с Мэл. Не могут же они настолько плохо знать родную дочь! Наверняка они понимают, что мы там будем всей компанией, просто решили разок закрыть на это глаза. А может, в Финляндии к этому все нормально относятся, даже верующие.
– Хорошо вам отпраздновать, – говорит мама Хенны, целуя ее в щеку.
Папа делает то же самое. Они всегда такие чопорные – ну прямо королевская семья. Серьезные настолько, что все остальные чувствуют себя немного нелепо в их обществе. Они стоят рядышком – мистер Силвенноинен положил ладонь на плечо миссис Силвенноинен – и наблюдают, как Хенна берет меня под руку и мы вместе направляемся к ожидающему лимузину.
– О господи, – выдавливает Хенна, увидев наш экипаж.
– Не говори.
Мы заказывали не совсем такой лимузин. Те, судя по всему, «разобрали» прочие выпускники, может, даже из нашей школы. Вместо обыкновенного черного лимузина, который был совершенно свободен в тот день, когда мы сделали заказ и внесли половину невозмещаемой платы, за нами с Мэл приехала другая тачка. Я тут же кинул всем друзьям предупреждение, но морально подготовиться к такому зрелищу довольно трудно.
Это лимузин марки «Хаммер». Желтый лимузин марки «Хаммер».
– Он ужасен! – с восхищением произносит Хенна. – Настолько ужасен, что в каком-то смысле прекрасен.
– Я предупреждал.
Дверь открывается, и из салона высовывается Мэл.
– Зато здесь безопасно. По крайней мере, так кажется, – говорит она.
Действительно, похожее чувство, наверное, испытываешь, когда едешь в танке. Мы заезжаем за Джаредом (мистер Шурин приходит в ужас: «Сколько жрет эта махина?!»), а потом и за Нейтаном, потому что все так решили. («Здесь не курят», – говорю я ему с порога).
Зовите-меня-Стив отказался ехать на лимузине («Я и так странно себя чувствую – иду на выпускной бал через семь лет после собственного выпускного», – признался он Мэл. «Прекрасно понимаю, – ответила та. – Но тебя никто не спрашивал»). Он ждет нас возле школы и галантно открывает Мэл дверь, затем прикалывает ей на платье бутоньерку. Из всей нашей компании только они идут на бал как пара, поэтому один Стив и додумался купить цветочек.
– Это не машина, а преступление, – говорит Стив.
– Против природы? – спрашивает Мэл.
– Против здравого смысла. Против вкуса. Против планеты…
Они берутся за ручки и идут ко входу в школу, все еще улыбаясь и обсуждая наш чудовищно прекрасный «Хаммер», вокруг которого уже собралась небольшая толпа любопытных выпускников.
Джаред, который в тесноватом смокинге кажется настоящим великаном, говорит:
– Мы все отлично выглядим, да ведь?
– Да, – отвечает Хенна.
Тема нашего выпускного бала звучит так: «Вечно молодые».
Знаю, знаю.
Мы не смогли позволить себе отель в большом городе (как это вообще-то принято в школах), поэтому пришлось довольствоваться спортзалом. Обычно перед балом парочки ужинают в ресторане, но поскольку в нашем захолустье ничего приличнее «Гриллерз» просто нет, мы решили пропустить этот пункт программы. Мистер Шурин сказал, что затарил коттедж всякой едой – если ее не съедят выдры, сурки или медведи, с голоду мы не помрем.
– Танцуем, – приказывает Хенна и вновь берет меня под локоть.
– Я первый? – удивленно спрашиваю я, выходя на танцпол. Играет медленная музыка, поэтому я кладу ладони ей на бедра, а она опускает здоровую руку мне на плечо.
– Не волнуйся, с Нейтаном я тоже потанцую, – говорит она. – И вообще – с кем захочу.
– А как же это чувство в животе? Которое ты ощущаешь всякий раз, когда его видишь?
– Если бы ты перестал трепаться о Нейтане, мы с тобой, возможно, давно были бы вместе.
– В качестве эксперимента?
Хенна опускает голову мне на грудь. Я чувствую, как она вздыхает.
– Интересно, ты осознаешь, что вот эта неуверенность во всем делает тебя взрослым?
– По-моему, большинство взрослых как раз во всем уверены.
– Видимо, они еще не до конца выросли.
– Скажи это моей матери.
– Скажи это моей.
Мы танцуем. И мне хорошо.
– Ты только подумай, – говорит Джаред, вручая мне стаканчик пунша. Да, пунш. В стаканчике. – У нас последняя в жизни вечеринка без алкоголя.
– Двадцать один нам исполнится через три года, – говорю я и ищу взглядом Хенну: она танцует быстрый танец вместе с Нейтаном, Мэл и Зовите-меня-Стивом. – И мы не то чтобы часто бухаем.
– Это была метафора – о том, что нам предстоит самим принимать все решения, – отвечает Джаред. – И кстати, правда: почему никто из нас не пьет? – Тут он вспоминает про моего отца и реабилитационный центр. – Ой, извини.
Я пожимаю плечами и делаю глоток пунша.
– Как таблетки – действуют? – уже тише спрашивает меня Джаред.
Снова пожимаю плечами.
– Они не сразу начинают действовать. И к таблеткам прилагаются долгие беседы с доктором Лютер. Но вообще все неплохо, мне кажется.
– Это хорошо.
– Ты себе нравишься, Джаред?
Он удивленно смотрит на меня, но явно понимает, о чем речь.
– Иногда нравлюсь, – отвечает он. – Иногда нет.
– Иногда нет? – повторяю я. – Ты про все, что происходит? Про то, о чем ты никому не рассказываешь?
Джаред поворачивается ко мне.
– Слушай, мы мало танцуем.
– Мы… с тобой?
– Все вместе! – Он кивает на наших друзей, которые пляшут в толпе, как дураки, потеют, смеются и вообще отлично проводят время. Зал забит битком (видимо, по той же причине, что и аншлаг в кафе: людей одолевают дурные предчувствия, и они не хотят оставаться одни).
Меня вдруг охватывает ужас: да ведь это очередной шанс подорвать целую кучу народа разом! Конечно, если под школой проходит газопровод…
– Что такое? – спрашивает Джаред.
– А вдруг нам всем грозит опасность? – Мне спирает грудь, и я уже чувствую непреодолимое желание на чем-то зациклиться – причем быстро, – чтобы спасти всех друзей от верной смерти.
