— Ты жив, батя?
— Ага, — отвечаю. — Живой я. С Новым годом вас!
А сам думаю, это как же я выгляжу, что мой сверстник меня «батей» называет. А девушка эта своему жениху, или кто он ей там, говорит:
— Угостить его надо. Новый год всё же.
— Примешь, батя? — спрашивает парень.
— Если нальёте, я с огромным удовольствием, — отвечаю.
Короче, они ушли, долго их не было. Слышу, вдруг, крики какие-то за дверью, наверное, или мать или бабушка этих ребят.
— Зачем вам бомж нужен?! Таких, как он, хоть пруд пруди! Всех не напоишь!
Слышу, а парень, что-то невразумительное отвечает. Ну, думаю всё, накрылся мой ужин. Когда смотрю, а парень с девушкой возвращаются. Выносят они поднос. Представляете, бомжу поднос! Красивый такой. Гуси — лебеди, цветочки какие то нарисованы, а на подносе том чего только нет. И студень, и колбаса домашняя, и овощи уже нарезанные, ну прямо как в ресторане. И, конечно, бокал шампанского, и стакан водки. Отдали мне всё это, а сами ушли. Обрадовался я, пью, ем. Тепло мне стало. Конечно, понимаю, что пить со мной они не захотели. У них свой праздник, человеческий. Я же непонятно кто. Ни человек, ни животное. Но всё же хорошо мне было. И вдруг как огнём меня обожгло. Да ведь эта девушка, блин, моя бывшая невеста. Вот как я изменился, что даже она меня не узнала. Положил я под дверь поднос, нажал кнопку звонка, а сам бегом наверх, к своей батарее тёплой. Забился я в угол, и такая боль меня взяла, что слёзы сами по щекам побежали. Я уж забыл, когда плакал. Хорош, думаю, комедию ломать. Надо заканчивать свою проклятую жизнь. Выскочил я на улицу, метель метёт, блин, продувает насквозь. Куда торопился, спросите? К реке я бежал, на плотину. Знал, что страшно будет, больно будет. Ну, сколько той боли, ударился башкой, и всё, прощайте товарищи, все по местам. И вот стою я на плотине, а духу не хватает вниз прыгнуть. Ладно, убеждаю себя, допустим, я не прыгну, что утром делать буду? Куда пойду? Нет-нет, круг замкнулся. Сейчас за одну секунду решу все свои проблемы. Только я через перила ногу занёс, слышу, шум машины и как будто зовёт меня кто-то. Ну, думаю, галлюцинации начинаются, надо скорее прыгать, но не смог, обернулся всё же. Смотрю, и правда машина, а из приоткрытой двери знакомый мой выглядывает, Виктор.
— Вовчик, ты что ли? — спрашивает. — Ты чего тут делаешь?
— Да, вот, — отвечаю, — спортом занимаюсь. Прыжками с плотины.
— И давно ты спортсменом стал?
А сам рассматривает меня с интересом, нет, с любопытством. Потом подошёл ко мне и говорит:
— Что с тобой случилось? Я же тебя помню нормальным человеком?
И тут прорвало меня, всё я ему о себе рассказал. Так мне захотелось простого человеческого сочувствия. Пригласил он меня в машину, налил рюмку водки.
— Так ты решил покончить жизнь самоубийством?
— Решил, — говорю.
Хотя, если честно, в ту минуту мне так жить захотелось, что и не передать.
— Умирать с пользой надо…
Говорит он, задумавшись, а сам рассматривает меня. И вдруг предлагает:
— Хочешь у меня работать?
Я, конечно, повеселел. И, понятное дело, поинтересовался, что за работа? А он мне так многозначительно отвечает:
— Такие, как я или нигде не работают или возглавляют, какие-нибудь фирмы, заводы, объединения…
В салоне машины в тепле, да после водки, меня разморило. Улыбаюсь, как дурачок и спрашиваю:
— А какая у тебя фирма?
— Какая? — улыбается, а глаза, как щёлки. — Какая, значит, интересуешься? Приносящая пользу.
И рассмеялся, по плечу меня похлопывает. Мне бы насторожиться, ответ то обтекаемый. А я, как ребёнок, обрадовался, как же первый человек, который на мою беду откликнулся, помочь решил.
— Ладно, Вовчик, — говорит он мне. — Поехали! Гостем моим будешь, а по совмещению сторожем.
Приехали мы в цыганский посёлок. Смотрю, у него особняк трёхэтажный, с красного кирпича стены выложены. Забор высоченный, ворота металлические. Короче говоря, этот особняк, если надо, любую осаду выдержит. Зачем ему сторож, думаю. А тут ещё две собаки, блин, выбегают и сразу на меня бросаются. Мол, третий пёс в этом доме лишний. Ну, Виктор, знакомый мой этот, который, вдруг, моим хозяином стал, собачек успокоил и провёл меня в котельную. — Вот, Вовчик, — говорит. — Здесь жить будешь. Назначаю тебя главным кочегаром. Ну, и кинологом будешь. Знаешь, что такое кинолог?
Он меня совсем за дурака, наверное, принимал.
— Ты меня, как я понимаю, дрессировщиком собак назначаешь? — спрашиваю.
— Верно, — а сам хохочет. — Тут до тебя один служил у меня, так тот ответил, что кинолог — это киномеханик. Думал, в наше время расцвета видеотехники, он для меня кино крутить будет. Ладно, Вовчик, экзамен на интеллект ты выдержал. Будешь собак по науке кормить. Я рацион им сам составлю, собаки должны нормально питаться.
— Ты же меня сторожем нанимал, — удивляюсь.
— Вот и будешь вместе с собачками территорию охранять.
И опять, блин, смеётся. Короче, стал я и кочегарам, и кинологом, и сторожем одновременно. Работа, прямо скажу, была не пыльная. А главное сытно мне, в тепле. Деньги он мне давал на карманные расходы, но разрешил покупки делать только в магазине посёлка, где мы с вами, Владимир Олегович, и встретились. И вообще поставил мне условие, чтобы из посёлка ни ногой. А куда мне было идти, к кому? Вот, думаю, наступил для меня коммунизм. Про самоубийство я уж и думать забыл. Книжки он мне стал давать читать. В основном японскую литературу. Про самураев, про лётчиков-камикадзе. Одна новелла сильно на меня подействовала. Там, значит, один камикадзе должен был убить главу мафии. Просто прийти и убить, а заказчики за это его семью всем обеспечат. Там красочно описывается, как взрывчатка разрывает камикадзе на куски, но душа его улетает к Богу. Он, короче, даже не погибает, а святым вроде как становится. Новелла эта «Отец-палач», по-моему, называется. Что он мне такую литературу с умыслом даёт, я почему-то и не подумал даже.
И вот, как-то, пригласил Виктор меня в дом, в первый раз за два месяца. Как сейчас помню, подснежники как раз расцвели. До этого он меня даже на порог дома не подпускал. Обидно, конечно, было, всё же мы в приятелях ходили. Вот, наконец, думаю, сподобился. Решил, так сказать, уважить. Провёл он меня в гостиную, налил рюмку коньяка.
— Помнишь, — он меня спрашивает. — Ты говорил, что тебе жизнь ни хрена не стоит? Помнишь, такой базар был?
— Ну, базар был, — отвечаю я, а сам улыбаюсь, думаю, шутит он.
— А сейчас что же? — спрашивает.
— Весна, — продолжаю улыбаться, — жить хочется.
Он засмеялся, но как-то нехорошо, как плохой артист в театре.
— Я так и знал, падла, что ты начнёшь смотреться в кривые зеркала по весне. Ну, понятно, грибы растут, плесень зацвела, птички чирикают. Всё живое, так сказать, к жизни тянется.
