— Его нашли при Сергее Сергеевиче?
— Нет, но я думал, он его в моей машине оставил. В сумочке. Поэтому, когда менты спросили, пропало ли чего, я сказал «нет».
— А сейчас ты уже не уверен?
— Меня сейчас осенило! — Виталя аж подпрыгнул. — Отец, прежде чем выйти из моей тачки, достал его и сунул в карман, буркнув о том, что не знаешь, когда придется подавать нищим. У него для этого при себе всегда есть (была, то есть) мелочь.
— Медяки?
— Я тебя умоляю… Пятисотенные и тысячные купюры. «Хабаровск» на всякий случай. А сам он кредитками пользовался. По ним же кэшбек сейчас возвращают… Как раз на милостыню.
— Надо проверить.
— Да, я побежал.
И покинул хижину, чтобы вернуться в нее через пять минут.
— Я не знаю, в каком направлении двигаться, — признался он Вике, которая с задумчивым видом рассматривала разбросанные Пименовым камни.
— Провожу. Подожди немного.
— Чем эти голыши тебя заворожили?
— Как оказывается, это руны.
— Да ну?
— На каждом камне символ, а в сочетании они дают пророчество.
— Память предков тебе это подсказала?
— Интернет. — Она продемонстрировала ему свой смартфон. — Решила проверить свое предположение. Оно оказалось правильным.
— И что руны напророчили?
— Смотри сам.
Пименов взял ее телефон и прочел:
— Дурной знак, предвестник жизненных катастроф. Будьте осторожны, есть опасность для жизни.
— И это мягко сказано. На другом сайте написали, что данная комбинация предвещает смерть того, кто раскинул руны.
— Надеюсь, ты в эту хрень не веришь?
— А ты?
— Конечно, нет. Но это же не мне дурной знак выпал, а тебе…
— О нет. Именно ты швырнул камни на стол. Руны предупреждают не меня — тебя.
Глава 3
Он сидел на траве, сложив ноги по-турецки, и рисовал особняк. В том виде, в котором он был. Ничего не добавлял. Это был первый рисунок княжеских развалин с натуры… И последний. Больше Сема сюда не вернется.
Ему было грустно. Так гореть идеей и не воплотить ее… Это тяжело.
— У меня не жизнь, а сплошные обломы, — по-стариковски прокряхтел Сема.
Он сам понимал, что ему грех на нее жаловаться. Да, не безоблачна, но и не беспросветна… Как это небо!
О да, погода катастрофически испортилась. Солнце скрылось за серой пеленой. Подул ветер. К вечеру точно пойдет ливень. А то и в обед разразится. Если они не уедут из Васильков, он предастся меланхолии. Усядется на крылечке со стаканом виски…
Стоп, его любимый напиток кончился. Придется ехать в сельпо. Или покупать самогон у Горыныча. Он, говорят, делает настойки на ореховых перепонках и кедровых орешках. Для деревенских это пойло не хуже «Джека Дэниелса».
Закрапало. Семен сунул альбом в котомку и зашагал к особняку. Он не думал, что дождь разойдется. Не сейчас точно. И все же хотелось укрыться. Да и побродить по развалинам. Особенно Сему интересовал тайный ход. Он его не изучил, поскольку не до этого было — следовало спасать Женю Ляпина.
Ткачев дошел до библиотеки. Нажал на нужные кирпичи и…
Ничего не произошло.
Стена не шелохнулась.
Заело механизм? Но еще вчера он был исправен. Даже не скрипел.
— Что ж, мы пойдем другим путем, — сказал себе Ткачев.
При этом вспомнил картину с одноименным названием, на которой Ленин успокаивает убитую горем мать, чей сын (и брат Владимира Ильича) был казнен за покушение на царя. Откуда она взялась в закромах его памяти? Сема и пионером не успел побыть.
Найдя вход в подвал, он стал спускаться. Благо в котомке имелся фонарь, а то на телефоне он слабенький, да и батарею быстро разряжает.
Оказавшись внизу, Ткачев услышал шорох. Подумал, крысы. Напрягся. Он ненавидел их. Не то чтобы боялся, просто брезговал. Но грызуны, пусть и большие, не могли создавать столько шума.
Семен пошел на него. Наткнулся на деревянную стену. В ней щели. Заглянув в одну, увидел старика.
Он старательно выковыривал из стены какой-то кирпич. Засунув между ними и соседним нож, крошил цементную стяжку.
— Здравствуйте, Дмитрий Игнатьевич, что поделываете? — громко сказал Ткачев.
Он понял, что видит учителя истории и основателя кружка краеведов по фамилии Ивашкин. Каким-то чудом он запомнил и ее, и имя-отчество вдохновителя Елены.
Старик вздрогнул и выронил нож.
— Это вы потайную дверь заблокировали?
— Вы кто? — ответил вопросом на вопрос дед.
— Меня зовут Семен.
— Откуда вы меня знаете? — Старик поднял нож и так крепко обхватил его, будто готовился к обороне.
— Нет, так не пойдет. Я задал вам два вопроса, но не получил ни одного ответа.
— Покажитесь, — выкрикнул Ивашкин.
— С радостью бы. Да не могу к вам пробраться. Откройте ход.
— Это невозможно. Я закрыл его навсегда.
— Тогда я поищу тот, что соединяет подвал и тоннель.
— А его я завалил.
— Вот вы вредитель! Зачем?
— Так нужно. — Старик посветил фонариком, прикрепленным к резинке, которая, в свою очередь, опоясывала лысую голову Дмитрия Игнатьевича в том направлении, откуда слышался голос. — Сломайте доски. Они хрупкие.
— А по виду не скажешь.
И все же Ткачев пнул по ним.
Эх, зря он не занялся восточными единоборствами. Иногда он похаживал в спортзал, и ему говорили, что его фигура создана для них. Но если хочешь добиться результата, нужно серьезно заниматься, а у Семы уже была одна большая страсть — архитектура.
И все же он смог проломить две доски.
— Слабая молодежь пошла, — пробормотал Ивашкин, помогая Ткачеву пролезть.
Когда Сема оказался рядом с дедом, то спросил:
— А как вы выбираться намереваетесь? Все же завалено.
— Все, да не все.
— Загадочный вы старик.
— Пожилой человек, — поправил его Дмитрий Игнатьевич. — А вы архитектор, да?
— У меня это на лбу написано?
— Я догадался. — Старик (пожилой человек, если Ивашкин так настаивает) вернулся к кирпичу, что он выковыривал из стены. — Дошли до меня слухи о том, что приехал в наши края с желанием восстановить усадьбу какой-то модный архитектор из Москвы, выпускник лондонского вуза. Вы очень похожи на такого.
— А вы… уж извините… на немного поехавшего.
