— Какая вкуснятина, — выдохнул он и еще раз наполнил ложку.
— Тайру ты, как я понял, не нашел? — спросил Леха.
Он уже ел, поэтому только чая хотел.
Мотнув головой, Жека прошамкал:
— Она сбежала.
— Есть с набитым ртом — дурной тон, — наставительно проговорил Леха и налил другу молока. Он привык опекать его, и уже начал замечать, что порою ведет себя как мать. — Но ты же не думаешь, что Тайра слиняла потому, что испугалась?
— Нет, как раз поэтому.
— То есть… Она убила Сергея Сергеевича?
— Ты дурак, что ли? — едва не поперхнулся кашей Женя. — Ей это зачем? Он ведь даже не заплатил ей, только пообещал.
— Мало ли… — От Тайры Алексей ждал чего угодно. Для него она была почти как доктор Зло.
— У Тайры ребенок в Омане остался. Она надеется его вернуть. Поэтому проблемы с законом ей ни к чему. Даже в качестве свидетеля лучше не выступать.
— Так она родила от своего арабского экстрасенса?
— Да, — коротко ответил Женя.
О том, что от него, упоминать не стал. Друг не поверит. Решит, что Ляпиным, как всегда, манипулируют. А как обратное докажешь? Фото сына он не успел скопировать. Да и оно не убедило бы Леху. Сказал бы «фотошоп».
Но отцовское сердце не обманешь! Особенно такое чувствительное, как Женино.
Тут в дом ввалился Семен. Мокрый до нитки. Теперь не только его пижонские кеды были в плачевном состоянии, но и вся одежда. Зато намокшие волосы картинно вились.
— Дамы в доме есть? — спросил он.
Жека и Леха покачали головами.
Ткачев тут же стянул с себя футболку, джинсы… вместе с кедами. А, спрятавшись за дверью, и трусы.
— У вас запасного барахлишка нет?
Леха застыл, сделал морду кирпичом и проговорил:
— Мне нужна твоя одежда!
Ляпин шутку оценил. Друг передразнил Терминатора в исполнении Шварценеггера. Когда тот явился в прошлое голышом.
Но и Семен понял, о чем он. Поэтому, бросив: «Ал би бэк», — удалился в комнату. Там он что-то для себя нашел. А именно спортивные штаны с надписью «Абубас», свитер с растянутым горлом и вязанные из пестрой пряжи носки. Облачившись во все это, вернулся, как и обещал.
— Чаю? — предложил Леха. Он как раз заварил его.
Сема кивнул и получил чашку.
— Ребят, у вас какие планы? — спросил Ткачев, сделав пару глотков.
Вода была огненной, но он так озяб, что хотел поскорее согреться.
— В смысле?
— На будущее.
— Нам через три дня на работу.
— То есть мы не торопимся возвращаться в Москву?
— Мы? — переспросил Леха. — В смысле ты, я и Женя?
— Да, надо было сказать «вы». Но я не спешу. Мне хочется задержаться. А вам?
— Нет.
— Мы можем, — выпалил Ляпин. — Но зачем?
— Что-то меня тут держит. Не могу объяснить.
— А ты попробуй.
— Я влюбился в усадьбу, как в архитектурный объект. И захотел ее восстановить. Вы не поверите, но я готов бесплатно работать над ней. Только Виталя потерял интерес, я вижу. И от особняка ничего не останется уже через пару десятков лет. Его харизмы точно. Всего лишь стены. Но и они обрушатся. А я проникся… Мне жаль.
— Нам тоже, — вздохнул Женя. И покосился на кастрюлю. Ему хотелось добавки. — Но что мы можем поделать?
— Помочь открыть краеведческий музей в поселке, например. Я не богат, но смогу выделить какие-то средства. А вместе мы добудем экспонаты.
— И мы найдем их за три дня? — скептически заметил Леха.
— Кое-какие я уже знаю, где взять.
— Я тоже чувствую, что время уезжать не пришло, — покивал головой Ляпин.
Он получил и добавку пшенки, и лесную землянику. Ягода показалась ему кислой. Не понравилась.
Он думал, выплюнуть ее или запить молоком, как вдруг за окном раздались крики.
Орали двое: мужик и баба. Первый матом. Вторая цензурно, но очень уж противно. Визжала как резаная свинья. Если бы из ее рта не вырывались некоторые слова и междометия, можно было решить, что в соседнем дворе забивают скот.
Все мужчины переместились к окну. Даже Женя, схватив костыли, выглянул, чтобы посмотреть, что творится на улице.
Увидел Виталю, двух полицейских в форме, опера Костина, старого хрыча в наручниках и босую бабу с растрепанными волосами. Та бежала за процессией, потрясала в воздухе кулаками и выдавала режущие уши звуки.
Пименов, увидев в окне три удивленные физиономии, хмуро кивнул и, пошептавшись с Костиным, подошел.
— Это что за представление? — спросил у него Леха.
— Вообще-то задержание предполагаемого убийцы, — буркнул Виталя и жестом попросил дать ему попить, указав на чашку.
Сема подал ему ее. Но предупредил, что вода горячая.
— Старик этот по кличке Горыныч — местный самогонщик. У него Фил покупал хреновуху. А я вчера настойку, а-ля виски. Похоже, он замочил и деревенского дурачка, и моего отца.
— Брось.
— У него нашли бумажник отца. А еще амулет Филарета. Вы, может, не заметили, но у него на шее болтался на шнурке…
— Какой-то гнилой зуб, — закончил предложение Алексей.
Он помнил, как смотрел на него и передергивался. Неприятное зрелище.
— Клык горгульи.
— Кого?
— Мифического существа, каменеющего при свете дня, но оживающего ночью, чтобы охранять, — разъяснил Сема. — Почти на всех старинных зданиях Европы они имелись.
— Знаю я это, — рассердился Леха. — Читал «Собор Парижской Богоматери». Только где крылатые чудища и где Фил?
— Флигели особняка Филаретовых когда-то охраняли два таких.
— Но их молочные зубы выпали, и один нашел местный дурачок?
— Мать Филарета подобрала где-то клык крупной собаки или волка и сунула его сыну под видом оберега, — сообщил Виталя. — Давно, когда он еще пацаненком был. С тех пор Фил его носил. Об этом все в деревне знают. Мне соседка Горыныча рассказала, которая понятой была.
— А кто эта сумасшедшая? — спросил Ляпин, указав на босую женщину, которую отгоняли от полицейской машины.
— Мать Фила.
— Так у них наследственное? — и покрутил пальцем у виска.
— Она нормальная.
— Незаметно.
— Инсульт у нее был полгода назад. Говорит плохо.
— А босой ходит, потому что шишки на ногах мешают ноги втиснуть в тапки?
— Потеряла их, когда бежала за убийцей своего сына Горынычем. Она ненавидела его давно. За то, что он Фила спаивал. Она приходила к старику, просила не продавать и не отпускать в долг, потому что она погашать самогонный кредит не будет. Но у того бизнес. Причем крупный, по местным меркам. Все алкаши округи у Горыныча отоваривались. Он гнал нормальный продукт и мог дать под запись. У него в избе на стене висит отрывной календарь, так все страницы целы, но на каждой написано имя и количество отпущенного. Даже если расплачивались, Горыныч просто вычеркивал его, но информацию сохранял. Сейчас этот календарь у полиции.
