— Стоп! — Ляпин понял вверх костыль. С недавних пор он заменял ему указательный палец. — Краевед причастен к моему падению… ОН столкнул меня в яму. Только сначала одурманил чем-то. Меня вели в другое место. И я знаю, в какое… Пошли! — И поковылял к выходу.
Остальные двинулись за ним, ничего не понимая.
Жека дошел до правого флигеля. Точнее, его фундамента — от него самого ничего не осталось. Именно тут Жека ковырялся в день приезда, изнемогая от жары.
— Возьми лопату, — скомандовал он Семе. Она была воткнута в землю. Небольшая, с метровым черенком. Ее «охотники» привезли с собой. — Что вылупился? Бери! Спасай принцессу, рыцарь! Сейчас это твой Экскалибур…
Ткачев не стал спорить. Выдернул лопату из земли.
— Тут копай! — и указал место. — И пошустрее.
— Зачем?
— Ты архитектор или кто? Видишь, просело тут? Чуть ковырнешь — провалишься. А нам это и надо.
Сема заработал лопатой.
— А почему он рыцарь, а не Виталя? — спросил Леха.
— Ланселот пошустрее короля Артура будет.
— Гвиневра изменила одному с другим, понял…
— Тшшш.
Но Виталя все равно не слышал их разговора, он звонил по телефону.
Через несколько минут земля, как и прогнозировал Ляпин, посыпалась в образовавшуюся дыру. Сема расчистил ее. Шустро, как настоящий Ланселот. Затем протиснулся в нее. С огромным, надо сказать, трудом.
— А теперь иди, спасай Гвиневру, — сказал ему Ляпин и подал «Экскалибур». — Женщина в белом вела меня туда, где был винный погреб когда-то. Но я не дошел. Помнишь, где он находился? — Семен кивнул. Чертежи архитектора Крючкова память пока сохраняла. — Значит, найдешь.
И Ткачев пошел вперед. Потом пополз, расчищая себе путь лопатой. Думал, не пробьется через завалы. Но смог выбраться. И увидел свет. А потом, когда достиг винного погреба, увидел старика, к чьей лысой голове был приделан фонарик.
Дмитрий Игнатьевич Ивашкин. Свихнувшийся учитель истории. Он рисовал на земляном полу какие-то пентаграммы и что-то бормотал себе под нос.
— Вы понимаете, что вас вычислят, осудят и закроют до конца дней? — услышал он слабый голос Лены.
Потом увидел ее. Девушка лежала в облаке каких-то белых тряпок.
— Очнулась? И что увидела в пограничном состоянии? Надеюсь, княжну Филаретову?
— Ваше мрачное будущее.
— Детка, меня ни за что не вычислят. Я от единственной улики избавился.
— Какой же?
— «Урала» своего. От мамы достался. Стоял без дела. А по весне я его завел и оседлал. На нем в усадьбу ездил, в Васильки, к хижине Златы все это время. Потом понял, что следы шин оставлял везде. И обменял его поутру на значки твоего приятеля Евгения. Коллекция, кстати сказать, неплохая. Пригодится.
— Но в процессе расследования выяснится, что это ваш мотоцикл. И вы сбагрили его уже после убийств.
— Это когда будет! — отмахнулся он.
— Скоро. К следствию подключили лучших российских специалистов по криминалистике.
— Меня уже завтра тут не будет. Обретя дар и напитавшись силой, уйду в странствия. Без документов и вещей.
— Вас объявят в международный розыск.
— Даже если так, тебя это касаться не должно. Мои проблемы. А твои скоро закончатся. Если веришь в Бога, молись.
— Вы убьете меня?
— Принесу в жертву, — поправил он. — Но вообще — да. Оказывается, это совсем не сложно. Я понял это, когда стал невольным убийцей Филарета.
Сема не понимал, почему Лена только разговаривает с ним, но не действует. Потом увидел, что она связана по рукам и ногам белыми простынями.
Ткачев не мог выйти из укрытия. Ивашкин заметил бы его и что-нибудь предпринял бы. Он находился ближе к Лене. Да, у Семы есть лопата, но, метнув ее, он может не попасть в Ивашкина. И что делать?
Вдруг…
Послышался звук. То ли писк, то ли плач, то ли скулеж.
Старик напрягся.
— Твои штучки? — рявкнул он на Лену.
— Я лежу обездвиженная перед вами.
— Женщина в белом явилась раньше времени? Нет, это вряд ли…
Звук приблизился. Сема обернулся и чуть не заорал. На него надвигалось привидение. Белое, колышущееся, источающее голубоватый свет…
— Аааа, — закричал бы Сема, но вместо него это сделал Ивашкин.
И Ткачев решил, что больше медлить нельзя. Какие бы призраки ни блуждали по подвалам усадьбы, они менее опасны, чем сумасшедший старик из крови и плоти.
Выскочив из укрытия, он ринулся на него и поверг своим Экскалибуром. Иначе говоря, долбанул лопатой. Дмитрий Игнатьевич осел. А Сема стал выпутывать Лену из простыней. Это были именно они. И совсем не белые. Сероватые. Некоторые с прорехами и следами плесени. Вполне возможно, гнили тут, в подвале, со времени психушки.
— Спасибо, — выдохнула Лена, обняв Сему. — Ты спас меня.
— Не я, оно… — И указал на призрака. — Или она, женщина в белом? Не знаю, как правильнее…
— Теперь ты поверил?
И только Сема хотел утвердительно ответить, как раздался хохот. Ржал Леха. Только он смог протиснуться в узкую дыру. И взять с собой костыль, белую рубаху Виталия Пименова и телефон с записью так называемых потусторонних звуков, а также голубой подсветкой. Все эти три вещи, собранные вместе, смогли создать отличную иллюзию.
Даже Сема поверил в нее. Но, естественно, в этом не признался.
Эпилог
Дмитрия Игнатьевича Ивашкина признали виновным сразу по нескольким статьям. Главная — предумышленное убийство. Но экспертиза признала его невменяемым, поэтому отбывать наказание он отправился в психиатрическую больницу. Там он представлялся всем великим ведьмаком, потомком лесного духа. Часто впадал в буйство. Но, когда плотно сел на лекарства, стал смирным интеллигентом. Читал лекции по истории всем — таким же пациентам, как и он, медперсоналу, воображаемым ученикам, среди которых попадались и призраки.
Виталя, когда дело об убийстве отца закрыли, а виновного в его смерти отправили в дурдом, уехал из страны. Мотался по элитным курортам. Много пил и гулял. Леди-бледи Хелен все себе заграбастала, как и предполагалось. Но у Витали остались те миллионы, что Камиль для него спас.
Половину прогуляв, Пименов-младший вернулся в Москву. И всех удивил: занялся производством и продажей сахарной ваты в парках столицы. Имел и свою личную тележку, с которой выходил на работу несколько раз в месяц. Обычно по понедельникам, когда начинал новую жизнь.
«Охотники за привидениями» отошли от дел. Леша женился. Нашел-таки себе яйцедробилку. На суде с ней познакомился, оказалась помощницей прокурора. А Жека уехал в Оман. Сначала просто хотел повидать сына, потом прижился там. Выучил язык и традиции. Исхудал, загорел, обрился. И устроился в семью, где рос мальчик Мухамед с голубыми глазами и толстыми пятками, обычным слугой. Он не только хотел видеть, как растет его сын, но и дождаться Тайру.
