Хемингуэй тоже одобряет эту мысль, утверждая: «Ценность и привлекательность хорошей книги состоит в совершенной простоте, откровенности и как бы нечаянном обнажении характеров и мотивов действий. Это простота языка и мысли. Она безыскусна и свободна от сознательного литературного усилия. Но писать с прямодушной простотой труднее, чем с нарочитой сложностью.
Стиль писателя должен быть непосредственным и личным, его образы богатыми и полнокровными, слова простыми и энергичными. Великие писатели обладают даром блестящей краткости, это упорные труженики, кропотливые ученые и искусные стилисты».
«Никому писательский стиль ничего не должен!» – хочется возразить мне. Но речь о другом. О том, что, если вы пишете легко и ясно – это достоинство, а не недостаток. Сильная сторона, на которую можно опереться. И даже если кто‐то попытается упрекнуть вас этим: «Как‐то просто…» – вы вправе спокойно ответить: «Спасибо».
Слово «простота» – тоже слипшееся. Есть столько видов простоты! Простота телеграфного стиля Хемингуэя, под которым – айсберг. Простота незамысловатой лубочной картинки. Глубокая простота пушкинского стиля. Трагическая простота колымских рассказов Шаламова. Пронзительная простота сказа Шмелева. Простота китча. Аристотелевская простота. Простота книг Дарьи Донцовой. Эпическая простота Толстого. А какая простота у вас? Возможно, если рассмотреть ее и присвоить, вы перестанете называть свой стиль слишком легким.
В статье «О прозе» Пушкин писал: «Но что сказать об наших писателях, которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и пр. Должно бы сказать: рано поутру – а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба – ах как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее».
Моя подруга-психотерапевт рассказывает, что и ее клиенты говорят громоздкими конструктами. Эта психологическая защита называется интеллектуализацией. То есть усложнения и штампы показывают, что человек защищается. Как часто нам хочется спрятать себя (как нам кажется) глупых, наивных, злых или недостаточно хороших.
Но хороший художественный текст без того, чтобы проявить себя, не напишешь. Конечно, можно поразить читателя интеллектуальными построениями, но на них вы получите лишь интеллектуальный отклик. Если же вы хотите, чтобы читатель прожил вашу историю, чтобы его чувства откликнулись – придется быть собой. И делиться тем, что в вас есть, а не конструктом.
Ведь если мы прячемся, когда пишем, – это уже не совсем мы и не совсем наш текст.
Есть известное упражнение, которое дают журналистам. Оно называется «Дорогая бабушка…». Начинающих журналистов, которые хотят прибавить себе солидности или спрятать некомпетентность и потому пишут сложно, просят написать ту же информацию в виде письма своей бабушке.
Редкая бабушка сможет деконструировать фразу «В целях реализации потенциала команды единомышленников были введены в эксплуатацию приборы навигации», поэтому журналист пишет: «Дорогая бабушка, у нас появился компас». Позже редактор убирает обращение к бабушке – и часто получает живой и понятный текст. Текст, который вызовет у читателя чувства.
Я думаю, если бы все авторы писали сложно и длинно, тиражи книг упали бы. Читать – ведь значит еще и получать удовольствие, а не только трудиться и фокусироваться.
Это касается не только художественных книг, но даже научных. Как читатель я испытываю благодарность авторам, которые умеют объяснить сложное просто. Мне кажется, в том, чтобы писать ясно, есть много уважения к читателю и заботы о нем. Благодаря «легкому» стилю автора мы можем сосредоточиться на смысле написанного, не спотыкаясь на колдобинах формы.
Смотрите, как начинает один из известнейших литературных критиков Америки Джеймс Вуд свою статью:
«В прошлом году я пошел на панихиду по человеку, которого никогда не встречал».
Или как начинает Марк Шагал свою автобиографию:
«Корыто – первое, что увидели мои глаза.
Обыкновенное корыто: глубокое, с закругленными краями. Какие продаются на базаре. Я весь в нем умещался».
Все авторы, пишущие не для себя, а для других, хотят быть интересными читателям, вызывать любопытство. Правда в том, что любопытство возникает не тогда, когда текст сложен и непонятен, а наоборот – когда он ясен и хочется развития.
Иногда мне кажется, что создавать текст – значит быть переводчиком. Переводчиком с внутреннего языка метафор, слипшихся образов, междометий и странного синтаксиса на язык общеупотребительный. Задача писателя – не запутывать, а все больше и больше, сколько возможно, прояснять: чувства, мысли, идеи, взаимосвязи. Вместить все это в возможности языка, который носишь. Построить известные всем слова в таком порядке, чтобы их захотелось повторить.
Резюме главы
1. Простота – не значит наивность или глупость. Есть много видов простоты.
2. Простота и ясность – достоинства, а не недостатки произведения.
3. Писать максимально просто – значит заботиться о читателе.
4. Если вы прячетесь за штампами и канцеляритом – то текст уже, увы, не ваш.
5. Читатель испытывает любопытство не тогда, когда текст сложен и непонятен, а наоборот: когда он ясен.
6. Даже очень серьезные научные книги можно писать просто.
Упражнение
3 сентября 1899 Чехов писал Горькому из Ялты:
«…читая корректуру, вычеркивайте, где можно, определения [что такое определение – смотрите ниже. – Е. О.] существительных и глаголов. У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется. Понятно, когда я пишу: “человек сел на траву”; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: “высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь”. Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду».
Вот вам абзац из Чехова. Я удалила из него все определения, то есть все слова, отвечающие на вопросы: какой? какая? какое? какие? что делающий? – и подобные. Не гугля этот текст, вставьте в него столько определений, сколько посчитаете нужным, и туда, куда нужно. Как если бы это написали вы:
После венчания не было даже закуски; молодые выпили по бокалу, переоделись и поехали на вокзал. Вместо бала и ужина, вместо музыки и танцев – поездка на богомолье за двести верст. <…> Он улыбался своими глазками. И она тоже улыбалась, волнуясь от мысли, что этот человек может каждую минуту поцеловать ее своими губами и что она уже не имеет права отказать ему в этом. Движения его тела пугали ее, ей было и страшно, и гадко.
