Когда Беккет в своем «Безымянном» пишет:
«Где сейчас? Кто сейчас? Когда сейчас? Вопросов не задавать. Я, предположим, я. Ничего не предполагать. Вопросы, гипотезы, назовем их так. Только не останавливаться, двигаться дальше, назовем это движением, назовем это движением дальше…»,
в первых трех предложениях он использует эпифору, то есть одинаковую концовку. С греческого слово «эпифора» переводится как «прибавление» или «добавка». Если подходить к тексту расчетливо, как это необходимо, например, в журналистике, в инфостиле – повторы эти легко можно выбросить. Но в художественном тексте они – как специи: подчеркивают вкус, дарят разнообразие.
Когда Давид говорит в псалме: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя. Помощь моя от Господа…», он знает, что делает. Этот прием называется стык, или подхват, или анадиплосис. Здесь последние слова одного речевого отрезка повторяются в начале последующего. Два одинаковых словосочетания подряд не могут не обратить на себя внимание читателя или слушателя. Они акцентируют важный смысл, добавляют эмоциональности повествованию. А еще могут добавить стиля: например, возвышенного или архаичного.
Конечно, этот сложно названный прием сам по себе не архаичен – им пользуются и сейчас.
«Страх – это путь на темную сторону. Страхом порождается гнев. Гнев создаёт ненависть. Ненависть приводит к страданию», – говорит Мастер Йода.
Когда Роберт Фрост пишет: «Любовь – это непреодолимое желание быть непреодолимо желанным», он тоже знает, что делает. Повторы, особенно такие – похожие, но как будто противоположные – всегда вызывают эффект. Такие фразы хочется выписать себе в блокнот, запомнить или процитировать. Крылатые фразы часто строятся на этом приеме, который по‐гречески называется полиптотон (то есть: многопадежие). В нем происходит двойная игра, ведь перед нами слова – похожие, а значения – контрастирующие. Этот прием не надоедает авторам веками, и я могу привести вам пример из «Библии», могу – из «Бойцовского клуба», а могу – из поста в моей фейсбучной ленте.
Вот все три:
«Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою». – Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла, 15:54.
«То, чем вы владеете, в конечном итоге владеет вами». – Чак Паланик, «Бойцовский клуб».
«Я уже давно не думаю, что состоятельным легче, а вот состоявшимся – однозначно», – пост журналиста Анны Трубачевой в Фейсбуке, опубликованный, пока я писала эту главу.
Вы и сами можете придумать полиптотон, взяв однокоренные или похожие слова и обыграв их. Например: «Быть женщиной еще не значит быть женственной», или «Он предан мне и предан мной же», или… ваш пример?
Это не все виды повторов, и при желании вы нагуглите еще. Но я думаю, что для того, чтобы разбить миф о вреде повторяющихся слов, этих примеров достаточно.
Резюме главы
1. Не все то тавтология, что повторяется.
2. Повторы – прекрасный способ работы с ритмом в прозе.
3. Если что‐то повторяется, значит это важно. Читатель «просыпается», видя повтор, и обращает на него внимание.
4. Повторы делают текст эмоциональнее.
5. Анафора, эпифора, стык, полиптотон и другие стилистические и риторические фигуры могут заострить вашу фразу и заставить читателя потянуться за карандашом.
Упражнение:
Выберите любой из приемов, описанных в главе, и набросайте 10 предложений, в которых вы используете его.
Теперь выберите самое интересное предложение. Возможно, оно похоже на афоризм.
Кому могут принадлежать эти слова? Какому человеку? С каким характером? С какой историей?
Когда вы придумали его, сделайте его рассказчиком. Начните свой текст с фразы с повтором. И продолжите монолог этого героя.
Вы можете написать миниатюру, а можете – большое произведение. Решать вам.
Что бы вы ни выбрали, у вас есть камертон – яркое начало.
Глава 17
Миф о клише
Или: а если я говорю штампами?
Когда начинающий автор рассказывает мне, что не может найти свой писательский голос, я обычно знаю, что делать. Нужно взять страницу его текста и выделить желтым маркером все штампы, канцеляризмы и клише. Потом рассказать ему, что штамп – это выражение, которое мы слышали столько раз, что оно стерлось. Что в штампе нет стиля и даже больше: он унифицирует стиль, как унифицирует дизайн крафтовая бумага.
Все эти «поднял вопрос», «прижалась лбом к холодному стеклу», «уютный клетчатый плед», «бросил взгляд и сверкнул глазами», «обхватила колени тонкими руками» и «обратить внимание» просачиваются в рукопись, когда мы пишем, потому что они у всех на языке. И если писатель не дал себе времени найти точное и свежее слово, то и читатель не даст себе времени вчитаться в текст.
Автор быстро прикидывает масштаб предстоящей работы, когда я показываю ему страницу текста, желтого в которой оказывается больше, чем белого. Он ужасается, находит «Слово живое и мертвое» Норы Галь, скачивает словарь синонимов и бродит повсюду с блокнотом, чтобы успеть записать живое выражение, если оно мелькнет в чьей‐то речи.
Однако сказать, что штампы – зло, значит украсть у писателя ящик инструментов. И поддержать миф. Поэтому лучше я расскажу, как сделать штамп своим другом, фишкой, чертой стиля и способом влюбить в себя читателя.
Штампы в авторской речи и штампы в речи персонажа – это разная история. Вашим героям позволено ошибаться, путаться, быть косноязычными, строить гору из канцеляризмов или вообще не осознавать, что они говорят. Профессиональная деформация делает их не скучнее, а ярче. И если ваш герой в магазине пробубнит своему ребенку: «Сделай выбор в пользу мяча», читатель многое поймет об этом человеке и запомнит его. Абсолютно понятно, что такой штамп употреблен не потому, что вы слишком быстро писали текст и не умеете редактировать. Он употреблен с целью раскрыть характер: например, показать, что герой ваш умеет говорить со взрослыми в кабинетах, но беспомощен перед ребенком.
Как ни крути, чтобы употреблять штамп к месту, нужно осознавать, что это штамп. Только когда вы научились видеть клише, вы можете взять его в оборот.
Оно – как скульптурка сатира в нише на углу улицы, которая стоит на этом месте вот уже три века. Местные жители перестали замечать ее и проходят мимо, не всматриваясь. Пока не придет уличный художник и не выкрасит ей рожки или нос красной краской. Или не наденет на нее шарф. Тогда внимание снова начинает течь к ней: ее смысл ожил, а может быть, даже изменился.
Вы – этот художник. Может быть, вам ближе академическая живопись из галерей – и тогда вам нужно видеть штампы, чтобы огибать их. Но если вы позволяете себе юмор, разрыв шаблона и хулиганство, штамп – ваш приятель.
