По крайней мере, мы могли бы стать друзьями, думала девочка.
Она стала рассказывать своему мужу об английском дворе, о матери и отце, о братьях и сестрах. Александр слушал внимательно и вежливо, но сам рта почти не раскрывал.
Кавалькада двигалась все дальше и дальше, через унылые поля и горы.
– Здесь так холодно, – пожаловалась Маргарет. – Всегда так?
– Только зимой.
Принцесса зябко повела плечами и с тоской подумала о Виндзоре, где в каминах весело пылают дрова, где дети играют друг с другом, а иногда к ним присоединяются и родители.
Потом Маргарет вспомнила страшную грозу в Виндзоре и то, как они с матерью лежали на полу, обнявшись.
– Знак, дурной знак, – прошептала принцесса, окончательно в этом уверившись.
И вот наконец вдали, на холме, показался замок – мрачный, устрашающий, с мощными гранитными стенами.
Кони с трудом поднялись по извилистой дороге, под сводами ворот процокали копыта.
Маргарет вся закоченела от холода, но, когда она увидела, что в просторном зале пылает камин, ей стало немного веселей.
– Вот мы и дома, – сказал Александр.
Принцессу окружили какие-то мужчины и женщины, все с серьезными, неулыбчивыми лицами. Одна из дам, в черном траурном платье, приблизилась к Маргарет и сказала, что проводит ее высочество в комнату, где принцесса сможет отдохнуть и поесть. Должно быть, миледи устала после длительного, тяжелого путешествия.
Маргарет оказалась в унылой комнате с толстыми каменными стенами, голым полом и поразительно скудной обстановкой.
– Я – леди Матильда де Кантелуп, – представилась дама. – Я буду вашей воспитательницей до тех пор… пока вы не переедете жить к королю.
Маргарет вспомнила, что говорила ей мать: «Вы не сразу станете женой. Вам нужно подрасти, да и Александру тоже, ведь он еще совсем мальчик. Вам там назначат воспитательницу, которую вы должны полюбить, ибо она будет помогать вам и давать мудрые советы».
Однако Матильда де Кантелуп девочке совсем не понравилась.
Маргарет сказала, что с удовольствием отдохнет, потому что действительно очень устала. Матильда усадила ее в кресло и накрыла меховым одеялом. Потом девочка немного поела и некоторое время спустя вышла в большой зал, где ее уже поджидал Александр, тоже отдохнувший и подкрепившийся.
Он сказал, что им придется расстаться. Отныне Маргарет вверена попечению двух опекунов – Роберта Ле-Норре и Стивена Бозана. Они, как и леди де Кантелуп, будут состоять при Маргарет до тех пор, пока она не сможет присоединиться к своему супругу.
В эту минуту девочке хотелось броситься Александру на шею и прижаться к нему. Он был здесь самым близким ей человеком. Такой же юный, неопытный, подавленный обстоятельствами. Между ними было немало общего. Если бы Александр остался, девочке было бы легче. Но он, увы, уезжал, оставлял ее с этими чужими, неприветливыми людьми.
Маргарет была испугана. Она хотела домой, к матери.
Александр холодно поцеловал свою жену в щеку.
– Я вернусь за вами.
Девочка потерянно кивнула и осталась стоять во дворе, завернутая в свой меховой плащ. Над ней возвышались Матильда де Кантелуп и двое мрачных рыцарей, которые отныне являлись ее опекунами. Маргарет смотрела вслед удаляющемуся Александру и его спутникам.
Потом, повернувшись, побрела назад в замок. Ее сопровождали те, кого в глубине души она считала своими тюремщиками.
КОРОЛЬ И СИМОН ДЕ МОНФОР
Симон де Монфор вернулся в Англию. Граф устал просить короля о помощи и видеть, как все его просьбы остаются без ответа. Генриху не хватало денег на собственные нужды, и притязания Симона де Монфора казались ему наглостью.
Таков уж был характер короля: поступив несправедливо по отношению к кому-нибудь, он начинал ненавидеть этого человека. Таким образом Генрих избавлялся от угрызений совести, пытаясь свалить вину на того, кого обидел. В глубине души король чувствовал свою неправоту и пытался найти все новые и новые причины, по которым его гнев можно было бы оправдать.
Вот почему Генрих весьма критически относился к действиям своего гасконского губернатора, хотя принц Ричард не раз говорил ему, что без денег управлять мятежной провинцией совершенно невозможно.
В конце концов Монфор не выдержал. Гасконцы все время бунтовали, а у губернатора не было возможности покончить с мятежниками. Чувствуя, что его миссия становится невыполнимой, граф решил вернуться, чтобы лично добиться у короля подкреплений и средств.
Генрих пребывал в меланхолии. Он только что распрощался со своей юной дочерью и знал, как тяжело переживает эту разлуку королева. Элеанора терзалась раскаянием, говорила, что бедняжку отправили на чужбину слишком рано. Пусть бы она сначала подросла, созрела для брака, а уж потом можно было бы выдать ее замуж. В этом королева винила и себя, и Генриха. Как они могли столь жестоко поступить с собственным ребенком! Король очень страдал из-за этих обвинений, ибо для него была невыносима мысль о том, что Элеанора им недовольна.
Вот почему при встрече с Симоном де Монфором Генрих был мрачнее тучи.
– Я не могу поддерживать порядок в Гаскони, милорд, без финансовой поддержки, – начал граф.
– А я слышал, – перебил его король, – что вы сами сеете там смуту.
– Это ложь! – гневно воскликнул Монфор.
– Я отправлю в Гасконь своих комиссаров, чтобы они доложили мне об истинном положении вещей.
– Милорд, – угрюмо произнес Монфор. – Гасконцы непокорны потому, что их поддерживает французский король. Дайте мне оружие, дайте мне денег, и я справлюсь с бунтовщиками.
– У меня не хватает денег на расходы здесь, в собственном королевстве.
Еще бы, подумал Монфор: драгоценности для королевы, роскошные праздники и пиры, рента для друзей и родственников королевы, для ангулемской родни, для бесчисленных чужеземцев.
Генрих же смотрел на Монфора и думал, что боится этого человека. От графа исходила какая-то внутренняя сила. Король инстинктивно чувствовал, что Монфора следует опасаться.
– Ладно, я дам вам три тысячи марок, – вздохнул Генрих.
– Этого недостаточно, милорд.
– Больше не могу. Попробуйте добыть денег сами.
– Я мог бы собрать какую-то сумму со своих поместий. Но мне понадобятся и люди.
– В общем, соберите деньги, наберите людей и уезжайте обратно. Надеюсь вскоре услышать из Гаскони добрые вести.
Монфор удалился. Он был достаточно наслышан о безумствах короля, о зреющем в стране недовольстве. Похоже, Генриха ожидало такое же будущее, как его беспутного отца.
Граф вернулся в Гасконь, где за время его отсутствия мятеж дворян перерос во всеобщее восстание. Бунтовщики засели в замке Кастийон, Монфор осадил их со своим войском и сумел добиться победы. На время в провинции воцарился мир, но он был непрочным. Граф вновь отправился в Англию и сообщил королю о своей победе, после чего попросил позволения остаться при дворе.
