В Виндзорском замке воцарилось радостное оживление.
– Назад в Шотландию вы сможете вернуться не раньше, чем поздней весной, а то и летом, – объявила дочери Элеанора. – Такова воля вашего отца.
Маргарет и не думала возражать.
КОНЕЦ ИДИЛЛИИ
Пришла пора, и Маргарет вернулась в Шотландию. Расставание было грустным, и королева после отъезда дочери погрузилась в глубокую меланхолию. А тут еще из замка Беркхэмстед прибыли гонцы, принесшие известие о том, что заболела Санча.
Элеанора немедленно отправилась к сестре и была потрясена тем, как плохо выглядит Санча. Та давно уже прихварывала, но Элеанора и не подозревала, что недуг настолько опасен.
– Слава Богу, что вы за мной послали! – воскликнула королева. – Нужно было сделать это раньше.
– Я хотела, но знала, сколько у вас дел. Я бы и сейчас не просила вас приехать, если б не боялась, что нам вскоре суждено расстаться навеки.
– Какие глупости! Вы скоро поправитесь. Я об этом позабочусь.
– Такова воля королевы, да? – улыбнулась Санча.
– Вот именно. Что с вами?
Санча коснулась рукой груди:
– Мне бывает трудно дышать.
– И давно это продолжается?
– Давно… Но в последнее время стало хуже.
– А Ричард об этом знает?
– У Ричарда и без меня забот достаточно.
– У него не должно быть более важной заботы, как здоровье жены.
– Не все так счастливы в семейной жизни, как вы, Элеанора. Вам всегда и во всем везло. Прекрасный брак, чудесный муж, замечательные дети…
– Перестаньте, ведь вы с Ричардом тоже счастливы.
– Ричард – это не Генрих. Он не из того теста, из которого получаются хорошие мужья. Такие мужья, как король. Генрих – само совершенство.
– Я слышу в вашем голосе горечь. Разве Ричард плохо с вами обращается?
– Нет, не плохо… Просто у него не хватает на меня времени. Ведь он теперь тоже государь.
– И он сделал вас императрицей.
– Для меня титулы значат не так уж много. Я бы предпочла иметь любящего мужа, как ваш Генрих. Вам повезло – вы получили и то, и другое.
– Да, Генрих – прекрасный муж, и дети мои мне тоже нравятся. Но ведь у вас, Санча, тоже есть сын.
– Да, есть. Он хороший мальчик… Правда, ему еще всего десять лет, а для Ричарда существует только старший сын, Генрих. Мой Эдмунд об этом знает. Ричард немного времени проводит в кругу семьи.
– Мне грустно это слышать.
– Как много я мечтала о будущем после того, как вы покинули отчий дом. Какая это была романтическая история! Поэма, потом приезд Ричарда в Ле-Бо! Я часто воображала себе, что принц вернется, а когда все так и произошло, я решила, что моя мечта сбылась. Увы, я хотела от жизни слишком многого.
– Нельзя хотеть от жизни слишком многого – чем большего ты хочешь, чем к большему стремишься, тем большего достигаешь. Конечно, если не жалеешь для этого усилий.
– Вы говорите о себе, Элеанора. Ведь вы всегда были так уверены в себе. Вы твердо знали, чего хотите, действовали решительно… и получали свое.
– У меня тоже не все получалось гладко, Санча.
– Я знаю, но вы всегда были хозяйкой своей судьбы. Вас любит муж, обожают дети. Все это досталось вам по праву, я не спорю. Но не осуждайте нас, менее счастливых, если мы вам время от времени немного завидовали.
– Не говорите глупостей, Санча. Я знаю, что вы счастливы с Ричардом.
– Когда мы были вместе… Нет, даже тогда я знала, что у него есть другие женщины. Совсем не о такой жизни мечтала я в девичестве. Но теперь это уже неважно, конец близок.
– Какой конец?! Перестаньте говорить подобные вещи! Я буду рядом с вами до тех пор, пока вы полностью не поправитесь.
Несмотря на столь уверенный тон, Элеанора была не на шутку встревожена. Санча исхудала, под глазами залегли синие тени. Когда же сестру охватывал очередной приступ кашля, Элеаноре делалось по-настоящему страшно.
День за днем сидела она у постели больной сестры, но той становилось все хуже и хуже.
Они часто вспоминали замок Ле-Бо, свое детство. Элеанора пела баллады собственного сочинения, а Санча лежала с закрытыми глазами и представляла, что она вновь в отцовском замке. Ей казалось, что образы детства ярче и реальнее действительности.
Если б только погода была получше, думала Элеанора. Будь сейчас весна или лето, можно было бы перенести больную в сад, и тогда все было бы почти как в Ле-Бо. Но стоял ноябрь, дни выдавались один сумрачней другого, над стенами замка клубился туман. Год шел на убыль, а вместе с ним угасала и Санча. В конце концов Элеанора, и та поняла, что дни сестры сочтены.
Это осознание было для королевы страшным ударом. Больше всего на свете она любила свою родню, и мысль о том, что младшая сестра скоро покинет бренный мир, наполнила ее сердце глубокой грустью.
Элеанора сидела у окна и смотрела на унылый пейзаж, вполне соответствовавший ее настроению. Голые ветви деревьев бесприютно сникли под серым небом. Пожухлые тростники покрывали болотистую низину рыжим покрывалом, а там, где было посуше, серели сплошные заросли чертополоха. До весны было бесконечно далеко, и в душе королевы угнездилась безысходная тоска.
Санча слабела на глазах. Элеанора оставалась рядом с ней до последнего мига, зная, что своим присутствием облегчает сестре предсмертные страдания.
Санчу похоронили с подобающими почестями, отпевал ее дядя Бонифас. Ричард, находившийся в это время в Англии по делам, даже не соизволил появиться на похоронах супруги. У него были какие-то коммерческие дела в Лондоне.
Элеанора хотела, чтобы Санчу проводили в последний путь пышно и торжественно, как подобает сестре английской королевы.
Генрих не стал спорить. Поскольку Ричард, судя по всему, не собирался возмещать расходы на похороны, король объявил, что за все заплатит его казна.
МЕСТЬ ЛОНДОНЦЕВ
Вражда между королем и баронами ожесточилась до такой степени, что Генрих решил укрепить лондонский Тауэр и Виндзорский замок на случай нападения мятежников.
Недовольные обвиняли государя в том, что он нарушает Оксфордские соглашения – такое название получил договор, заключенный между королем и парламентом в Оксфорде в 1258 году. Члены парламента разработали реформу церкви и устройства королевского двора с тем, чтобы хоть как-то ограничить разбазаривание государственной казны. Затем к соглашению был добавлен еще один существенный пункт: король должен был запретить иностранцам селиться на английской территории, а также изгнать тех чужеземцев, кто успел здесь угнездиться. Народ считал, что увеличение налогового бремени объясняется именно засильем пришельцев.
