Обернувшись, прошла к кровати и все же присела на ее край.
– Дядюшка…
– Только слез, девочка, не надо. Я уже свое отжил. Пиши то, что скажу. – Закашлявшись, мужчина с силой сжал край одеяла.
Не представляла, какую боль он испытывал.
– Завещание. Теперь ниже. Все мое имущество, а также облигации и земли завещаю Катринетте Сенье, – рука дрогнула, поставив кляксу, – Маркизе де Ляполь.
– Но, Ваша Светлость!
– Пиши, кому говорю! – захрипел мужчина.
Кашель не останавливался, но постепенно стихал и слабел. Я видела, как в последний раз дрогнула рука мужчины, слышала, как воздух покинул его легкие навсегда. Герцог де Вилан умер на моих глазах, и, даже обладая магией, я ничего не смогла сделать.
Отворачиваясь, заревела в голос. Больше не для кого было сдерживаться. Мужчина не слышал моих срывающихся всхлипов, не видел дорожек слез и пятен на платье. Тишину комнаты наполнили звуки отчаяния. Бумага, как и чернильница, выскользнула из трясущихся рук, падая прямо на пол. Звон стоял оглушающий.
– Проваливай! – дверь спальни ударилась о стену, и на пороге появился Герцог де Парион. – Проваливай отсюда! – еще громче зарычал мужчина, пугая и видом, и голосом.
Встретившись с его яростным взглядом, поспешила подняться с кровати, однако ноги не держали. На чистом упрямстве я покинула комнаты и дошла до собственной спальни. Только на чистом упрямстве. Слезы не стихали, но не выронила ни звука, пока не добралась до покоев. Рухнув на постель совершенно без сил, я наконец-то могла выплакаться. Выплакаться, отпуская душу человека, который в этом мире стал мне пусть и не кровным, но родственником.
Глава 12
Герцог де Парион
Лишь когда девчонка выскользнула из спальни, решился сделать несколько шагов вперед. Не верил собственным глазам. Отец, мой отец лежал в постели, будто прилег ненадолго отдохнуть или еще не проснулся, однако стеклянный взгляд, устремленный в потолок, красноречиво говорил о его смерти.
Умер. Умер, так и не дождавшись от меня раскаяния и признания. Так и не успели примириться…
– Отец, как же так? – тяжело опустившись на край постели, рассматривал посеревшее лицо.
Так много не успел сказать, не смог поделиться. Не услышал тех заветных слов, что снились ночами. Он больше не гордился мной, нет. С того самого дня, как нас вместе с принцем направили в дальний гарнизон в наказание, Герцог де Вилан не испытывал гордости за своего неугомонного отпрыска.
Никто и предположить не мог, чем обернется очередной урок для нас с принцем. Тогда еще ночь приносила вместе с собой романтический флер из мечтаний. Тогда мы все еще верили в любовь, принимая каждое увлечение за истинное чувство. Писали на коленке стихи, посвящая их трепетным дамам. Ожидали каждого ответного письма…
Я впервые испытал настоящий страх, когда в ночь без предупреждения ворвалось войско соседствующего короля. Мы были юнцами, что только закончили обучение. Юнцами, не знающими, какова на вкус алая кровь.
Многие полегли. Несколько сотен, не меньше. Комендант гарнизона не ожидал гостей, а потому растерялся, позабыв о том, что под его ответственностью особа королевских кровей. Один за другим чужаки врывались в дом начальника, желая то ли прикончить, то ли взять в плен самую верхушку, да только неминуемо нарывались на нас, потому что начальник гарнизона любезно предоставил нам свой дом на время наказания.
Я не мог допустить, чтобы принц взял в руки меч и сражался со мной наравне. Несмотря на нашу крепкую дружбу, точно знал, чья жизнь стоит дороже.
Заперев его в кабинете, слышал, как пытается пробить дверь плечом. Не уберег бы, мог бы спокойно не возвращаться, а то и лечь рядом.
Завалив одного из чужаков, тут же схлестнулся с другим. Он оттеснял меня к дверям, а потому я не заметил, как позади меня появился третий участник. Острие моего меча вошло в шею мужчины, словно в размягченное масло, однако спину тут же обожгло, а меж ребер в разрыве рубашки показался наконечник шпаги. Сделав всего шаг вперед, обернулся.
Боль сводила мышцы, но темная магия все еще держала меня на ногах. Чувствовал, как собственная кровь заполняет рот, скользит по губам, скатываясь на подбородок. Мог бы ничего не делать да дождаться помощи, да только не простил бы себя. Знал: там, за дверью, тот, кого буду защищать до самого последнего вздоха, до самой последней капли магии.
Тьма проступила на коже черными венами, заполнила глазницы, вырвалась из кончиков пальцев. Лицо мужчины было обмотано платком, однако в глазах читался неподдельный страх. Он уже ощущал, что смерть идет за ним. Я был тем, кто отправил его душу в преисподнюю.
Вместе с магией ушли и последние силы. Съехав по стене у порога, перегородил проход собственным мечом. Надеялся, что так чужаки не останутся незамеченными. Наследник же продолжал биться о створку, грозя прорваться сквозь хлипкую преграду.
– Ваше Высочество! – пробулькал, давясь кровью. – Что бы не случилось, не выходите и не кричите…
Услышав мой голос, наследник стал яростнее атаковать дверь. Прежде чем неминуемо провалиться в темноту, я все же увидел, как Эрист подбегает ко мне. Отчетливо понимал: смерть пришла и за мной.
Очухавшись поутру целым и невредимым, узнал сразу две новости. Первая – наше наказание прервалось, и нас отправляют обратно в Ляриж. И вторая – за защиту наследного принца король пожаловал мне титул Герцога Парионского. Не считал свой поступок чем-то великим, однако король думал по-другому.
В тот день я узнал и третью новость. Она оказалась куда весомее всех остальных, и важность ее затмевала все предыдущие тайны и знания. Я почти умер той ночью, но, испытав потрясение за меня, Эрист удвоил свою силу и смог вылечить мое тело. Правда, сила та нисколько не являлась темной. Оказалось, что мой лучший друг почти от рождения был Светлым магом.
Тайны королевской семьи. Сколько их было? Как много знал мой отец? Наверняка многим больше, чем я. Всегда страстно желал, чтобы он мной гордился, чтобы, встретившись за бокалом бренди, мог сказать мне: Ладислас, я горд тем, что ты мой сын. Я равнялся на него, стремился угодить, а взамен не получал и тени улыбки. Отчего? Почему? Я спрашивал себя раз за разом, но никогда не находил ответа. А теперь и у него не мог спросить.
Скупые слезы выступили в уголках глаз. Прикрыв его веки, сжал руку, что еще казалась теплой. Любил его так сильно, что боль раздирала душу. Так жалел, что не говорил об этом. Так желал услышать слова в ответ.
Подняв с пола листок и чернильницу, хотел уже убрать их на стол, однако взгляд зацепился за витиеватый почерк, совершенно точно не принадлежащий отцу. Вникнув в текст, смял листок в кулаке. Эта девка и здесь собиралась извлечь свою выгоду! Ни совести, ни чести, ни благородства! Лишь жажда чужого добра! Прибью, придушу собственными руками! Мерзавка!
